А.Кристи "Убийство в доме викария"

Глава 21
Не стану утверждать, что когда-либо испытывал особую приязнь к мистеру Раймонду Уэсту. Я знаю, что его считают прекрасным прозаиком, а стихи принесли ему широкую известность. У него в стихах нет ни одной заглавной буквы; как я понимаю, это основной признак авангардизма. Все его романы о пренеприятных людях, влачащих неимоверно жалкое существование.

Он по-своему, несколько покровительственно, любит «тетю Джейн», которую часто прямо в глаза зовет «Пережиток».

Она слушает его разглагольствования с весьма лестным вниманием, и, хотя у нее в глазах иногда мелькает насмешливый огонек, я уверен, что он никогда этого не замечает.

С решительностью, которая могла бы польстить самолюбию, он обратил все свое внимание на Гризельду. Они обсудили современные пьесы, потом заговорили о современных вкусах в декоративном искусстве. Хотя Гризельда притворно посмеивается над Рэймондом Уэстом, мне кажется, что она поддается чарам его красноречия.

Я беседовал с мисс Марпл (о чем-то совсем скучном), и до меня не один раз доносилась фраза: «Вы п.охоронили себя в этой глуши».

Наконец этот рефрен начал действовать мне на нервы. Внезапно у меня вырвалось:

— Вы считаете, что мы здесь живем на краю света?

Рэймонд Уэст взмахнул рукой с зажатой в пальцах сигаретой.

— Я считаю Сент Мэри Мид, — многозначительно отчеканил он, — лужей со стоячей водой.

Он взглянул на всех вызывающе, ожидая возражений, но никто не возмутился; мне кажется, это его разочаровало.

— Сравнение не очень удачное, милый Рэймонд, — живо отозвалась мисс Марпл. — Мне кажется, если посмотреть в микроскоп на каплю воды из стоячей лужи, жизнь там так и кипит.

— Конечно, там кишит всякая мелочь, — сказал литератор.

— А разве это не такая же жизнь, как и повсюду? — сказала мисс Марпл.

— Вы равняете себя с инфузорией из стоячей лужи, тетя Джейн?

— Мой милый, ты сам так писал в своем последнем романе, я запомнила.

Остроумный молодой человек обычно не любит, когда его собственные изречения обращают против него. Рэймонд Уэст не был исключением из этого правила.

— Это сказано совсем не о том, — отрезал он.

— Жизнь, в общем, везде одинакова, — продолжала мисс Марпл своим негромким, спокойным голосом. — Человек рождается, потом растет, взрослеет, сталкивается с другими людьми, обкатывается, как галька, потом женится, появляются новые дети…

— А финал один — с.мерть, — подхватил Рэймонд Уэст. — И не всегда имеется свидетельство о смерти. Порой умирают заживо.

— Раз уж мы заговорили о смерти, — сказала Гризельда. — Вы знаете, что у нас здесь произошло убийство?

Рэймонд Уэст взмахнул сигаретой, отметая убийство одним жестом.

— Убийство — это так грубо, — сказал он. — Меня это не интересует.

Я ни на минуту не поверил его словам. Как говорят, весь мир любит любовь; переиначьте эту пословицу применительно к убийству, и она станет еще более правдивой. Это истинная правда: ни один человек не останется равнодушным к убийству. Люди простые, как я и Гризельда, откровенно в этом признаются, а такие, как Рэймонд Уэст, непременно должны поломаться, напустить на себя притворную скуку, хотя бы на первые пять минут.

Однако мисс Марпл выдала племянника, заметив:

— Мы с Рэймондом во время обеда только об этом и говорили.

— Я всегда интересуюсь местными новостями, — поспешил вмешаться Рэймонд. Он одарил мисс Марпл ласковой, снисходительной улыбкой.

— А у вас есть своя версия, мистер Уэст? — спросила Гризельда.

— Если рассуждать логически, — сказал Рэймонд Уэст, в который раз помахивая своей сигаретой, — Протеро мог убить только один человек.

К его удовольствию, мы замерли, ловя каждое слово.

— Кто? — спросила Гризельда.

— Викарий, — ответил Рэймонд и обличающе указал на меня пальцем.

Я опешил.

— Само собой, — успокоил он меня, — я знаю, что вы его не убивали. Жизнь никогда не соответствует идеалу. Подумайте, какая блестящая драма, как это естественно, церковный староста злодейски у.бит в кабинете викария самим викарием. Что за прелесть!

— А по каким мотивам? — спросил я.

— О, это самое интересное. — Он выпрямился на стуле, позабыв про сигарету, и она погасла. — Я бы сказал — комплекс неполноценности. Возможно, слишком много подавленной агрессивности. Я бы с удовольствием написал об этом роман. Можно здорово закрутить интригу. Неделю за неделей, год за годом он видит своего недруга то в ризнице, то на пикниках для мальчиков из хора, собирающего пожертвования в церкви, несущего их к алтарю. Не перестает ненавидеть этого человека и каждый раз подавляет ненависть. Это не подобает христианину, и он не станет лелеять ненависть в сердце. А она грызет и терзает его втайне, и в один прекрасный день…

Он сделал выразительный жест.

Гризельда повернулась ко мне.

— Ты когда-нибудь чувствовал что-то подобное, Лен?

— Никогда, — честно ответил я.

— И все же я слышала, что вы не так давно желали его смерти, — заметила мисс Марпл.

(Деннис — негодный мальчишка! Конечно, я сам виноват — не стоило мне говорить об этом.)

— Боюсь, что я это сказал, — признался я. — Порой говоришь несусветные глупости, но в то утро он меня довел до белого каления, честное слово.

— Какая жалость, — сказал Рэймонд Уэст. — Понимаете ли, если бы ваше подсознание жаждало его смерти, оно бы не допустило, чтобы вы высказались вслух.

Он вздохнул.

— Моя теория пошла прахом. Должно быть, это самое прозаическое убийство — месть браконьера или что-нибудь в этом роде.

— Мисс Крэм заходила ко мне сегодня, — сказала мисс Марпл. — Я повстречала ее в деревне и спросила, не хочет ли она посмотреть на мой садик.

— Она так любит садоводство? — спросила Гризельда.

— Вовсе нет, — отвечала мисс Марпл, едва заметно подмигивая. — Но это прекрасный предлог для разговора, вам не кажется?

— А какого вы о ней мнения? — спросила Гризельда. — Я думаю, она не такая уж плохая.

— Она много мне порассказала, — заметила мисс Марпл. — О себе, о своей семье. Кажется, они все умерли в Индии. Грустно, знаете ли. Кстати, она проводит уик-энд в Старой Усадьбе.

— Что?

— Да-да, кажется, миссис Протеро ее пригласила или она сама напросилась, не знаю, каким образом это устроилось. Нужно сделать какую-то секретарскую работу, там накопилась целая куча писем. Это для нее большая удача. Доктор Стоун в отъезде, и девушке нечем заняться. Раскоп был преинтересный, правда?

— Стоун? — повторил Рэймонд. — Археолог?

— Да, он производит раскопки. Во владениях Протеро.

— Интересный человек. Влюблен в свою профессию, — сказал Рэймонд. — Мы познакомились недавно на званом обеде, с ним необыкновенно интересно говорить. Надо будет зайти к нему, повидаться.

— К сожалению, — сказал я, — он только что уехал в Лондон на весь уик-энд. Постойте, да вые ним столкнулись сегодня днем на вокзале.

— Я столкнулся с вами. А при вас был какой-то коротышка в очках.

— Ну да — доктор Стоун.

— Помилуйте, дорогой мой, — это был вовсе не Стоун.

— Как не Стоун?

— Не археолог, во всяком случае. Я его прекрасно знаю. Этот тип вовсе не Стоун — ни малейшего сходства.

Мы уставились друг на друга. Я, в частности, уставился на мисс Марпл.

— Чрезвычайно странно, — сказал я.

— Чемодан, — сказала мисс Марпл.

— Зачем? — сказала Гризельда.

— Совсем как в тот раз, когда человек ходил по домам, выдавая себя за инспектора газовой компании, — сказала, ни к кому не обращаясь, мисс Марпл. — Немалый улов он унес, немалый.

— Самозванец, — произнес Рэймонд Уэст. — Это уже интересно.

— Замешан ли он в убийстве — вот в чем вопрос, — сказала Гризельда.

— Вовсе не обязательно, — сказал я. — Однако… — и я взглянул на мисс Марпл.

— Это Странное Дело, — сказала она. — Еще одно Странное Дело.

— Да, — сказал я, вставая. — И мне кажется, что об этом надо немедленно поставить в известность инспектора полиции.

 

Глава 22

Как только я дозвонился до инспектора Слака, мне тут же были даны короткие, категорические приказания. Ничто не должно «просочиться». Главное — не спугнуть мисс Крэм. Тем временем будут организованы поиски чемодана в районе раскопа.

Мы с Гризельдой вернулись домой, взволнованные новыми открытиями. В присутствии Денниса мы не могли поговорить — мы честно обещали инспектору Слаку не проронить ни словечка кому бы то ни было.

Но Деннису было не до нас — у него были свои заботы. Он вошел ко мне в кабинет и принялся слоняться, шаркая ногами, вертеть в руках что попало, и вообще вид у него был крайне растерянный и смущенный.

— В чем дело, Деннис? — наконец не выдержал я.

— Дядя Лен, я не хочу идти во флот.

Я удивился. Казалось, что мальчик твердо выбрал будущую профессию.

— Ведь ты об этом так мечтал.

— Да, а теперь передумал.

— Что же ты собираешься делать?

— Хочу стать финансистом.

Я удивился еще больше.

— Как финансистом?

— Обыкновенно. Хочу работать в городе, в Сити.

— Послушай, милый мой мальчик, я уверен, что эта жизнь не для тебя. Даже если я устрою тебя на работу в банк…

Деннис сказал, что он думал не об этом. В банке ему делать нечего. Я спросил, что он конкретно имел в виду, и, разумеется, он сам не знал, чего хочет, как я и догадывался.

В его понимании «стать финансистом» значило быстро стать богачом; с юношеским оптимизмом он считал, что это дело верное, достаточно «работать в Сити». Я попытался рассеять его заблуждения, стараясь не обидеть его.

— А что навело тебя на эти мысли? — спросил я. — Ты был вполне доволен перспективой служить в торговом флоте.

— Верно, дядя Лен, только я подумал… Когда придет время жениться, понимаешь, чтобы жениться на хорошей девушке, надо быть богатым.

— Твоя теория не подтверждается фактами, — заметил я.

— Знаю. Но я говорю о настоящей хорошей девушке. Из хорошей семьи. Она к этому привыкла.

Несмотря на туманные выражения, я понимал, что он имеет в виду.

— Но ведь не все девушки похожи на Летицию Протеро, — сказал я ласково.

Он все равно вспылил.

— Ты к ней ужасно несправедлив. Тебе она не нравится. И Гризельде тоже. Она называет ее занудой!

Со своей, чисто женской, точки зрения Гризельда совершенно права. Летиция и вправду нагоняет на человека скуку. Но мне было вполне понятно, почему это слово задело Денниса.

— Почему люди не могут понять, пожалеть! Даже Хартли Напье, и те на нее напустились — в такое тяжелое время! Подумаешь — ну, ушла она с их дурацкой теннисной игры чуть пораньше. Обязана она, что ли, торчать там, если ей надоело? По-моему, еще много чести, что она вообще туда пошла.

— Это большая честь, — сказал я, но Деннис не заподозрил сарказма. Он весь кипел от обиды за Летицию.

— А на самом деле она такая чуткая. Суди сам — она меня заставила там остаться. Само собой, я тоже собрался уходить. Но она об этом и слышать не хотела. Сказала, что Хартли Напье ужасно обидятся. И я остался еще минут на пятнадцать, ради нее.

У молодежи какие-то странные представления о чуткости.

— А теперь, как мне сказали, Сюзанна Хартли Напье всюду ходит и говорит, что Летиция жутко невоспитанная.

— На твоем месте я бы не обращал на это внимания, — сказал я.

— Тебе легко говорить, а я…

Голос у него прервался от волнения.

— Я… Я ради нее готов на все.

— Очень немногие из нас могут сделать хоть что-то для другого человека. Как бы мы ни старались, это не в наших силах.

— Лучше бы мне умереть, — сказал Деннис.

Бедный малый! Эта полудетская любовь всегда протекает как острое заболевание. Я не позволил себе сказать ни одной банальной и поучительной фразы, которые так и просятся на язык, — это только разобидело бы его вконец. Я просто пожелал ему спокойной ночи, и мы разошлись.

Наутро у меня была с восьми часов служба, а вернувшись, я увидел Гризельду за столом, накрытым для завтрака, в руках она держала письмо. Письмо было от Анны Протеро.

«Дорогая Гризельда, если Вы с викарием можете зайти сегодня к ленчу, я буду очень благодарна. Произошло нечто чрезвычайно странное, и я хотела бы посоветоваться с мистером Клементом.

Пожалуйста, не упоминайте об этом, когда будете у нас, — я никому ничего не сказала.

С любовью, искренне Ваша, Анна Протеро».

— Непременно надо пойти, — сказала Гризельда.

Я согласился.

— Интересно, что там произошло?

Мне тоже было интересно.

— Знаешь, — сказал я Гризельде, — у меня такое чувство, что это дело затянется надолго.

— Ты хочешь сказать — пока не арестуют настоящего убийцу?

— Нет, — ответил я. — Я имел в виду другое. Видишь ли, в этом деле столько разветвлений, столько подводных течений, о которых мы и не догадываемся. Нужно выяснить множество загадочных обстоятельств, прежде чем мы доберемся до сути дела.

— Понимаю, ты говоришь о тех обстоятельствах, которые сами по себе ничего не значат, но мешают и путаются под ногами?

— Пожалуй, ты довольно точно истолковала мои слова.

— А по-моему, мы устраиваем много шуму из ничего, — сказал Деннис, намазывая хлеб повидлом. — Ведь это здорово, что старик Протеро отправился к праотцам. Никто его не любил. Пусть у полиции голова болит — это их дело, пусть и суетятся. Я лично надеюсь, что они никогда не изловят убийцу. Еще не хватало, чтобы Слак получил повышение и ходил надутый от важности, как индюк, воображая, что он великий сыщик.

Признаюсь, что я не настолько чужд простым человеческим чувствам, чтобы не разделять его мнения о повышении Слака. Человеку, который всегда и повсюду, словно нарочно, восстанавливает людей против себя, не приходится ждать от них хорошего отношения.

— Доктор Хэйдок со мной согласен, — продолжал Деннис. — Он ни за что не выдал бы убийцу властям. Он мне так и сказал.

Вот в этом, мне кажется, опасная черта воззрений Хэйдока. Сами по себе его взгляды, возможно, заслуживают уважения — не мне судить, — но на молодой неокрепший ум они могут оказать действие, совершенно неожиданное для самого Хэйдока.

Гризельда выглянула в окно и сообщила, что в саду у нас репортеры.

— Наверное, опять фотографируют окна кабинета, — сказала она со вздохом.

Нам пришлось немало претерпеть от подобных нашествий. Поначалу — жители деревни, полные праздного любопытства, ни один из них не преминул постоять и поглазеть разинув рот. Потом пошла в наступление армия газетчиков, вооруженная фотоаппаратами, а за ними — опять зеваки: поглазеть теперь уже на газетчиков. В конце концов пришлось поставить на страже у окон кабинета констебля из Мач Бенэма.

— Хорошо, что п.охороны состоятся завтра утром, — сказал я. — После этого все страсти улягутся, я уверен.

Когда мы подошли к Старой Усадьбе, нас уже подстерегали несколько репортеров. Они засыпали меня самыми разнообразными вопросами, на которые я давал неизменный ответ (мы решили, что это наилучший выход) — а именно: «Мне нечего сказать».

Дворецкий проводил нас в гостиную, где оказалась единственная гостья — мисс Крэм, которая явно была в превосходном настроении.

— Вот вам и сюрприз, а? — заговорила она, пожимая нам руки. — Мне бы такое и в голову не пришло, но миссис Протеро ужасно добрая, правда? Конечно, не очень-то прилично, когда молодая девушка остается в «Голубом Кабане» одна-одинешенька, это все скажут, — репортеры так и шныряют, и вообще мало ли что. Ну, само собой, я тут без дела не сижу, в такое время секретарша нужна до зарезу, а мисс Протеро и пальчиком не шевельнет, верно?

Я заметил, что старая вражда к Летиции Протеро не угасла, и это меня позабавило, зато девушка стала горячей защитницей Анны. Однако я сомневался, что ее рассказ соответствует истине. По ее словам, приглашение исходило от Анны, но мне хотелось бы знать, так ли это на самом деле. Девушка могла сама прозрачно намекнуть, что ей не вполне удобно оставаться одной в «Голубом Кабане». Как бы то ни было, без всякого предубеждения, я все же полагал, что мисс Крэм может выдать желаемое за действительное.

В эту минуту вошла Анна Протеро.

Она была одета в простое черное платье. В руке у нее была воскресная газета, которую она и протянула мне с грустным видом.

— Мне никогда в жизни не приходилось сталкиваться с подобными вещами. Отвратительно, да? Я этого репортера видела мельком, на следствии. Я только сказала, что ужасно расстроена и не могу ничего сообщить, а потом он сказал, что я, должно быть, очень хочу найти убийцу мужа, и я ответила: «Да». Спросил, подозреваю ли я кого-нибудь, я сказала: «Нет». А не думаю ли я, что преступление совершено кем-то из местных жителей? Я сказала, что это очевидно. Вот и все. А теперь посмотрите, что тут написано!

Посередине страницы красовалась фотография, сделанная добрых десять лет назад, — бог знает, откуда они ее выкопали. Громадными буквами был набран заголовок:

«ВДОВА ДАЛА ОБЕТ, ЧТО НЕ УСПОКОИТСЯ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НЕ ВЫСЛЕДИТ УБИЙЦУ МУЖА».

«Миссис Протеро, вдова убитого, уверена, что убийцу надо искать среди местных жителей. У нее есть подозрения, но пока она их не высказывает. Она заявила, что убита горем, но повторила многократно, что намерена выследить убийцу».

— Я не могла так говорить, это на меня не похоже, правда? — сказала Анна.

— Могло быть куда хуже, смею заметить, — сказал я, возвращая ей газету.

— Нахалы, вот они кто, — сказала мисс Крэм. — Посмотрела бы я, как им удалось бы вытянуть что-нибудь из меня!

Глаза у Гризельды блеснули, и я догадался, что это заявление она восприняла буквально, на что мисс Крэм, конечно, не рассчитывала.

Было объявлено, что второй завтрак подан, и мы перешли в столовую. Летиция явилась с большим опозданием, проплыла к свободному месту и села, улыбнувшись Гризельде и кивнув мне. Я смотрел на нее очень внимательно — у меня были на то свои причины, — но она, казалось, по-прежнему витала в облаках. Удивительно хорошенькая — это я должен признать по чести и справедливости. Она так и не надела траур, но бледно-зеленое платье оттеняло и подчеркивало в ее облике всю прелесть пастельных тонов.

Когда мы выпили кофе, Анна спокойно сказала:

— Мне нужно поговорить с викарием. Мы пойдем в мою гостиную, наверх.

Наконец-то мне предстояло узнать, почему нас сюда пригласили. Я встал и последовал за ней вверх по лестнице. У дверей комнаты она задержалась. Я хотел заговорить, но она остановила меня жестом. Послушала, устремив глаза вниз, что творится в холле.

— Хорошо. Они уходят в сад. Нет, нам не сюда. Пройдемте прямо наверх.

К моему удивлению, она повела меня по коридору в самый конец крыла. Оттуда на верхний этаж вела деревянная лесенка из отдельных дощатых ступенек, она поднялась по ней, я — следом. Мы оказались в пыльном, обшитом досками закутке. Анна отворила дверь и провела меня на громадный сумрачный чердак, который явно служил свалкой для всякой рухляди. Там были сундуки, ломаная мебель, несколько старых картин, наваленных как попало, и прочий хлам, который годами накапливается в кладовках.

Я не сумел скрыть своего удивления, и она слабо улыбалась.

— Прежде всего я вам все объясню. Сейчас я стала спать очень плохо. Прошлой ночью — нет, скорее сегодня, утром, часа в три, я услышала, что кто-то ходит по дому. Я прислушалась, немного погодя встала и вышла из комнаты. Тут я поняла, что звуки доносятся не снизу, а сверху. Я подошла к этой лесенке. Мне опять показалось, что я слышу шорох. Я спросила: «Кто там?» Но ответа не было, и оттуда не донеслось больше ни звука; я решила, что у меня просто нервы шалят, вернулась и легла.

И все же сегодня, рано утром, я поднялась сюда из чистого любопытства. И нашла здесь вот что!

Она наклонилась к картине, которая была прислонена к стене, оборотной стороной к нам, и повернула ее лицом.

Я ахнул от неожиданности. Это был портрет, писанный маслом, но лицо было исполосовано и искромсано до полной неузнаваемости. Мало того, разрезы и царапины были совсем свежие.

— Поразительно, — сказал я.

— И вы поражены, да? А как вы думаете, в чем дело?

Я покачал головой.

— В этом есть какой-то дикий вандализм, — сказал я. — И это меня тревожит. Как будто кто-то выместил на портрете зло в припадке бешеной ярости.

— И я так подумала.

— Чей это портрет?

— Не имею представления. Я его ни разу не видела. Весь этот хлам уже был сложен на чердаке, когда я вышла за Люциуса и приехала сюда. Я сюда никогда не ходила и даже не вспоминала про этот чердак.

— Поразительно, — повторил я.

Я наклонился, перебирая остальные картины. Там, как и следовало ожидать, были несколько посредственных пейзажей, несколько олеографий и две-три репродукции в дешевых рамках.

Ничто не могло навести нас на след. В углу стоял старинный сундук, из тех, что называются «ковчегами», на нем инициалы Е.П. Я поднял крышку. Сундук был пуст. На чердаке больше ничего интересного не было.

— Да, совершенно необычное происшествие, — сказал я. — И такое бессмысленное.

— Да, — сказала Анна. — Но я немного напугана.

Рассматривать было больше нечего. Мы спустились в ее гостиную. Она плотно затворила дверь.

— Как вы считаете, мне нужно что-то предпринять? Сообщить в полицию?

Я помедлил с ответом.

— Признаться, трудно сразу сказать, связано ли это…

— С убийством, — подхватила Анна. — Понимаю. Это очень трудно. Судя по всему, никакого отношения к убийству это не имеет.

— Да, — сказал я. — Но это еще одно Странное Дело.

Мы оба молчали, глубоко задумавшись.

— Какие у вас планы, могу ли я спросить? — наконец сказал я.

Она подняла голову.

— Я собираюсь прожить здесь полгода, не меньше, — в ее словах прозвучал вызов. — Не потому, что мне хочется. Я в ужасе от одной мысли, что придется здесь оставаться. Но мне кажется, это единственный выход. А иначе люди начнут говорить, что я сбежала — что у меня совесть нечиста.

— Ну что вы!

— Нет, я их знаю. Особенно после того… — Она замолкла, потом продолжала: — Через полгода я выйду замуж за Лоуренса. — Она взглянула мне прямо в глаза. — Так мы решили. Дольше мы ждать не собираемся.

— Я этого ожидал, — сказал я.

Внезапно она разрыдалась и закрыла лицо руками.

— Если бы вы только знали, как я вам благодарна, если бы вы знали! Мы с ним уже распрощались — он готов был уехать. Мне… мне так страшно думать о смерти Люциуса. Если бы мы собирались уехать вдвоем, и тут он умер бы — сейчас я была бы в отчаянии. Но вы заставили обоих нас опомниться, удержаться от греха. Вот за что я вас и благодарю.

— Возблагодарим господа, — сказал я торжественно.

— Но это ничего не значит, — она выпрямилась. — Пока убийцу не найдут, все будут думать, что это Лоуренс, — о, да! Непременно будут! Особенно когда он на мне женится.

— Дорогая моя, показания доктора Хэйдока совершенно ясно доказывают…

— Какое людям дело до показаний? Они про это ничего не знают. И медицинские свидетельства никогда не убеждают никого из посторонних. Вот еще одна причина, заставляющая меня остаться. Мистер Клемент, я должна узнать правду .

Когда она говорила это, глаза ее горели огнем. Она добавила:

— Поэтому я и пригласила эту девицу.

— Мисс Крэм?

— Да.

— Значит, вы все-таки сами ее пригласили. Я правильно понял, что это ваша инициатива?

— Целиком и полностью. Да, конечно, она немного похныкала. На следствии — она была уже там, когда я пришла. Но я пригласила ее сюда нарочно.

— Неужели вы думаете, — воскликнул я, — что эта глупенькая девушка имеет отношение к убийству?

— Нет ничего легче, чем представиться дурочкой. Легче легкого.

— Значит, вы все же думаете…

— Нет. Честное слово, я ее не подозреваю. Мне просто кажется, что она что-то знает. Хотелось разузнать о ней побольше.

— И в первую же ночь, когда она здесь оказалась, был изуродован портрет, — задумчиво сказал я.

— Вам кажется, это она? Зачем? По-моему, это совершенно нелепо и невозможно.

— Мне тоже казалось, что нелепо и невозможно было бы убить вашего мужа у меня в кабинете, — с горечью возразил я. — Однако кто-то это сделал.

— Знаю. — Она положила ладонь на мою руку. — Как это ужасно для вас. Я это глубоко чувствую, хотя мало говорю.

Я вынул из кармана сережку с голубой бирюзой и протянул ей.

— Это, кажется, ваша?

— О! Да. — Она с радостной улыбкой протянула руку. — Где вы ее подобрали?

Я не спешил класть украшение в ее раскрытую ладонь.

— Если вы не возражаете, — сказал я, — я бы еще немного подержал ее у себя.

— Пожалуйста! — Она глядела на меня удивленно и пытливо. Но я не стал удовлетворять ее любопытство.

Я спросил, как ее денежные дела.

— Вопрос нескромный, — сказал я, — но, поверьте, я не хотел бы, чтобы вы так его поняли.

— Я не считаю, что вопрос нескромный. Вы и Гризельда — мои лучшие друзья в этих местах. Еще я питаю слабость к этой смешной мисс Марпл. Люциус был довольно богат, должна вам сказать. Он разделил состояние поровну между мной и Петицией. Старая Усадьба остается мне, но Петиция имеет право выбрать мебель, чтобы обставить небольшой домик, на покупку которого ей оставлена отдельная сумма, чтобы все было по справедливости.

— А вы знаете что-нибудь о ее планах на жизнь?

Анна с шутливой гримаской сказала: — Мне она о них не сообщала. Я думаю, что она уедет отсюда очень скоро. Она меня не любит и никогда не любила. Должно быть, это моя вина, хотя я изо всех сил старалась держать себя достойно. Просто любая девочка восстает против молодой мачехи, мне кажется.

— А вам она нравится? — спросил я напрямик.

Она ответила не сразу, и я еще раз убедился, что Анна Протеро — человек честный и прямой.

— Вначале нравилась, — сказала она. — Она была такая хорошенькая девчушка. А теперь нет, теперь нет. Сама не знаю, в чем дело. Может быть, из-за того, что она меня не любит. Видите ли — я люблю, когда меня любят.

— Как и все мы, — сказал я, и Анна Протеро улыбнулась.

Мне оставалось выполнить еще одно дело, а именно — поговорить с Летицией Протеро. Это трудностей не представляло — я нашел ее в одиночестве в гостиной. Гризельда и Глэдис Крэм вышли погулять в сад.

Я вошел и закрыл за собой дверь.

— Летиция, — сказал я. — Мне нужно с вами кое о чем поговорить.

— Да?

Я заранее обдумал, что буду говорить. Я протянул ей на ладони бирюзовую сережку и спокойно спросил: — Зачем вы подбросили это в мой кабинет? Я заметил, что она на мгновенье напряглась, но это было одно мгновенье. Она так быстро оправилась, что я не решился бы присягнуть в том, что видел собственными глазами. Она сказала небрежно:

— Я ничего не подбрасывала в ваш кабинет. Это не моя сережка. Сережка Анны.

— Это мне известно, — сказал я.

— Тогда зачем вы меня спрашиваете, не понимаю? Анна ее обронила, и все.

— Миссис Протеро была в моем кабинете только один раз после убийства, и она была в трауре. Вряд ли она могла надеть голубые серьги.

— В таком случае, — сказала Летиция, — она обронила ее раньше. — И добавила: — Это вполне логично.

— Весьма логично, — откликнулся я. — Я думаю, вы припомните, когда ваша мачеха надевала их в последние раз?

— О! — она смотрела растерянным, доверчивым взглядом прямо мне в глаза. — А разве это так важно?

— Может быть, — сказал я.

— Я попытаюсь вспомнить. — Она сидела, сдвинув брови. Я никогда не видел Петицию Протеро такой очаровательной, как в эту минуту.

— О! Да, — вдруг сказала она. — Они были на ней в четверг, я вспомнила.

— Четверг, — раздельно произнес я, — это день убийства. Миссис Протеро была в тот день в мастерской, в саду, но, если вы помните, она показала, что стояла снаружи, у окна, не заходя в комнату.

— А где вы нашли серьгу?

— Она закатилась под стол.

— Тогда получается, судя по всему, — безмятежно сказала Летиция, — что она говорила неправду, да?

— Вы хотите сказать, что она вошла в кабинет и стояла у самого стола?

— А что, разве не так?

Она смотрела на меня чистыми, прозрачными глазами.

— Если хотите знать, — спокойно сказала она, — я никогда не верила, что она говорит правду.

— Но я точно знаю , что вы говорите неправду.

— Что такое?

Она явно встревожилась.

— А вот что, — сказал я. — Я видел эту сережку собственными глазами в пятницу утром, когда приходил сюда с полковником Мельчеттом. Она лежала рядом со второй на туалетном столике у вашей мачехи. Я даже подержал их в руках.

— О-о! — Она смешалась, потом вдруг перегнулась через ручку кресла и разрыдалась. Ее подстриженные светлые волосы почти касались пола. Поза была странная — удивительно красивая, полная по-детски необузданного отчаяния.

Я дал ей поплакать несколько минут, не нарушая молчания, потом очень ласково спросил:

— Летиция, зачем вы это сделали?

— Что?

Она вскочила, резким взмахом головы откинув волосы назад. Она была ужасно перепугана.

— Что вы такое говорите?

— Из-за чего вы это сделали? Из ревности? Из ненависти к Анне?

— О да! — Она снова откинула волосы с лица и внезапно совершенно овладела собой. — Да, можете назвать это ревностью. Я Анну всегда ненавидела — с самого начала, когда она приехала сюда. Строила из себя королеву. Я забросила эту чертову штуку под стол. Я хотела, чтобы у нее были неприятности. И были бы, если бы не вы, — как вас угораздило трогать чужие вещи на туалетном столике! И вообще, духовному лицу не подобает быть на побегушках у полиции!

Она так по-детски обрушила на меня свой гнев, что я не обратил на ее слова никакого внимания. В эту минуту она казалась и вправду несчастным, обиженным ребенком.

Едва ли ее ребяческая попытка насолить Анне заслуживала серьезного внимания. Так я ей и сказал, добавив, что я верну сережку хозяйке и ни словом не упомяну, где я ее нашел. Девушка, казалось, была тронута.

— Вы очень славный, — сказала она.

С минуту помолчав, она добавила, отвернув лицо и с трудом подбирая слова:

— Знаете, мистер Клемент, — я бы на вашем месте отослала Денниса отсюда, и поскорее.

— Денниса? — я поднял брови удивленно и слегка насмешливо.

— Я думаю, так будет лучше. — И она смущенно продолжала: — Мне жалко Денниса. Я и не знала, что он… в общем, мне очень жаль.

Больше мы об этом не говорили.

 

Глава 23

На обратном пути я предложил Гризельде сделать небольшой крюк и заглянуть на раскопки. Мне не терпелось узнать, занялась ли этим делом полиция, и если они там побывали, то до чего успели докопаться. У Гризельды, однако, оказалась уйма дел дома, и мне пришлось совершить эту экспедицию в одиночестве.

Операцию возглавлял инспектор Хэрст.

— Пока ничего не нашли, сэр, — доложил он. — Но по всем показаниям это самое лучшее место для cache[6].

На минуту я опешил, введенный в заблуждение его произношением — он произнес cache, как «кэч»[7] — но почти мгновенно сообразил, что он имел в виду.

— Сами понимаете, сэр, куда еще могла идти эта молодая особа, раз она шла по тропинке в лес? В одну сторону к Старой Усадьбе, в другую — сюда, больше некуда.

— Я полагаю, — сказал я, — что инспектор Слак счел ниже своего достоинства просто спросить об этом молодую леди?

— Боится спугнуть, — сказал Хэрст. — Может, она напишет доктору Стоуну или он ей — для нас всякая мелочь сгодится. А если она почует, что мы идем по следу, прикусит язычок, и пиши пропало.

Признаюсь, я сильно сомневался в том, что мисс Крэм способна «прикусить язычок» в каком бы то ни было смысле. Я не в силах был представить ее молчащей — ее образ всегда связывается у меня с неудержимым словоизвержением.

— Когда человек оказался самозванцем, положено выяснить, почему он пошел на самозванство, — поучительно сказал констебль Хэрст.

— Естественно, — согласился я.

— А ответ зарыт в этих раскопках, а иначе — к чему он все это и затеял?

— Просто raison d'etre[8] для того, чтобы пошарить вокруг, — сказал я, но на этот раз у констебля не хватило познаний во французском языке. Он сквитался со мной за это, холодно ответив на мое предположение:

— Это непрофессиональная точка зрения.

— Во всяком случае, чемодана вы не нашли, — сказал я.

— Найдем, сэр. Можете не сомневаться.

— Я в этом не уверен, — сказал я. — Я об этом думал. Мисс Марпл говорила, что девушка вышла с пустыми руками очень скоро. В таком случае она не успела бы дойти сюда и обратно.

— Нечего обращать внимание на разговоры старых леди. Стоит им увидеть что-то интересное, как они про все забывают — ждут, что будет, а время летит. И вообще, какая женщина имеет понятие о времени!

Я часто задумывался над всеобщей склонностью к поспешным обобщениям. Обобщения почти никогда не содержат истины и обычно отличаются крайней неточностью. Сам-то я не в ладах со временем (поэтому и приходится ставить часы вперед), но мисс Марпл, на мой взгляд, прекрасно чувствует время. Часы у нее всегда идут минута в минуту, и она известна своей неизменной строжайшей пунктуальностью.

Тем не менее спорить с констеблем Хэрстом я не стал. Я пожелал ему удачи, распрощался и пошел домой.

Я уже подходил к дому, когда меня осенила одна идея. Она возникла без видимого повода, просто у меня в голове вдруг вспыхнула возможная отгадка.

Вы, наверное, помните, что в первый раз, когда я обследовал тропинку, на другой день после убийства, я заметил место, где кусты были слегка примяты. Очевидно, их потревожил Лоуренс, которого я застал за тем же делом, по крайней мере, тогда я в этом не сомневался.

Но я вспомнил, что мы с ним позже наткнулись на другой малозаметный след, который, как оказалось, проложил наш инспектор. Обдумывая все это после, я отчетливо вспомнил, что первый след (Лоуренса) был гораздо заметнее второго, как будто там прошел не один, а несколько человек. Я подумал, что Лоуренс обратил внимание на это место именно потому, что там уже кто-то прошел. А если это был след доктора Стоуна или мисс Крэм?

Я даже вспомнил, — если надо мной не сыграло шутку мое собственное воображение, — что на сломанных ветках было несколько увядших листков, а это значило, что они были сломаны раньше, до нас.

Я как раз приближался к этому месту. Узнать его было нетрудно, и я снова углубился в заросли. На этот раз я приметил несколько свежесломанных веток. Значит, кто-то проходил здесь после нас с Лоуренсом.

Я вскоре добрался до места, где повстречал Лоуренса. Но едва заметный след шел дальше, и я тоже пошел дальше. Внезапно передо мной открылась небольшая полянка, по которой явно кто-то недавно ходил. Я говорю «полянка», потому что густой кустарник в этом месте отступил, но ветви деревьев сплетались над головой, и всю полянку можно было пересечь за несколько шагов.

По другую сторону кустарник снова смыкался стеной, и я видел, что сквозь него никто еще не прокладывал себе дорогу. Но все же одно место показалось мне подозрительным.

Я прошел вперед, встал на колени и развел кусты в обе стороны. Передо мной, в награду за мое терпение, блеснула лакированная коричневая плоскость. В радостном волнении я просунул руку глубже и не без труда извлек из кустов небольшой коричневый чемоданчик.

Я испустил вопль торжества. Я своего добился! Что ж, пусть констебль Хэрст облил меня ледяным презрением — я все-таки оказался прав, мои рассуждения оправдали себя. Передо мной, без сомнения, был чемодан, который несла мисс Крэм. Я потрогал замок — он был заперт.

Поднявшись на ноги, я заметил на земле маленький буроватый кристалл. Почти автоматически я поднял его и сунул в карман.

Затем, крепко взяв за ручку обретенный чемоданчик, я пошел обратно к тропе.

Когда я занес ногу над перелазом, выходившим к аллее, я услышал рядом взволнованный голос:

— О! Мистер Клемент! Вы его нашли! Какой же вы находчивый!

Отметив про себя, что в искусстве все видеть, никому не попадаясь на глаза, мисс Марпл не имеет себе равных, я поставил чемодан на разделявшую нас ограду.

— Он самый, — сказала мисс Марпл. — Я его сразу узнала.

Мне показалось, что она слегка преувеличивает. Таких дешевых лакированных чемоданчиков многие тысячи, и они абсолютно не отличимы друг от друга. Никто не может опознать определенный чемоданчик этого рода, да еще видевши его мельком, издали и при лунном свете, но я понимал, что вся история с чемоданчиком — личный триумф мисс Марпл, а победителей не судят, и ей можно простить это безобидное маленькое преувеличение.

— Я думаю, он заперт, мистер Клемент?

— Да. Я сейчас отнесу его в полицейский участок.

— А вы не считаете, что лучше сначала позвонить? Ну конечно, лучше было позвонить. Прошествовать по всей деревне с чемоданом в руке — это совсем нежелательная сенсация, способная вызвать лишь брожение умов.

Я отпер задвижку на калитке садика мисс Марпл и вошел в ее дом. В полной безопасности — из гостиной с закрытой дверью — я позвонил и сообщил о находке.

Инспектор Слак ответил, что мигом подскочит — лично.

Он явился в самом сварливом состоянии духа. — Значит, мы-таки его раскопали, а? — выпалил он. — Не следовало бы вам, сэр, запираться. Если у вас есть основание предполагать, что вы знаете о местонахождении данного предмета, полагается доложить, кому следует.

— Да это была чистая случайность, — сказал я. — Неведомо откуда у меня вдруг возникла идея.

— Хороша сказочка, да верится с трудом, — сказал инспектор Слак. — Почти три четверти мили пробирались лесом, вышли точно на место и прибрали его к рукам.

Я мог бы изложить инспектору Слаку шаг за шагом те рассуждения, которые привели меня на нужное место, но он в кратчайшее время добился обычного результата — вывел меня из себя. Я промолчал.

— Ну? — сказал инспектор Слак, глядя на чемодан с неприязнью и притворным безразличием, — пожалуй, можно взглянуть, что там внутри, раз уж на то пошло.

Он прихватил с собой связку ключей и проволоку. Замок был дешевенький. Через две секунды чемодан открылся.

Не знаю, что мы ожидали там увидеть — что-нибудь сенсационное, должно быть. Но первое, что нам бросилось в глаза, был засаленный шерстяной шарф. Инспектор вытащил его. За ним последовало сильно поношенное пальто, некогда темно-синего цвета. Далее была извлечена клетчатая кепка.

— Ну и тряпье, — заметил инспектор.

Там еще оставалась пара стоптанных, сбитых башмаков. На самом дне лежал сверток, завернутый в газету.

— Крахмальная рубашка, не иначе, — язвительно проронил инспектор, разрывая газету.

Тут он ахнул от неожиданности.

Ибо в свертке оказалось несколько простеньких вещиц из чистого серебра и круглая чаша из того же металла.

Мисс Марпл пронзительно вскрикнула, узнав их.

— Прибор для пряностей! — воскликнула она. — Прибор для пряностей полковника Протеро и чаша Карла II. Ну кто бы мог подумать!

Инспектор стал красным, как рак.

— Значит, вот в чем было дело, — пробормотал он себе под нос. — Грабеж. Но чего-то я тут не понимаю. Никто не заявлял о пропаже.

— Быть может, пропажа еще не обнаружена, — предположил я. — Не думаю, чтобы эти драгоценные вещи все время были в ходу. Возможно, полковник Протеро держал их в запертом сейфе.

— Надо это выяснить, — сказал инспектор. — Я немедленно иду в Старую Усадьбу. Теперь понятно, почему доктор Стоун отсюда смылся. Убийство, переполох и все такое прочее — он и струсил, что мы докопаемся до его делишек. Его имущество запросто могли подвергнуть обыску. Он велел девушке спрятать вещи в лесу, и вместе с ними — одежду, чтобы переодеться. Он собирался вернуться тайком и забрать добычу, а она оставалась здесь для отвода глаз. Что ж, это, пожалуй, к лучшему. Отводит от него подозрение в убийстве. В этом деле он не замешан. У него была своя игра.

Он побросал вещи в чемодан и удалился, отказавшись от предложенного мисс Марпл стаканчика шерри.

— Ну вот, одна тайна разгадана, — сказал я со вздохом облегчения. — В этом Слак совершенно прав: к убийству Стоун не имел никакого отношения. Все объясняется наилучшим образом.

— На первый взгляд, может быть, и так, — сказала мисс Марпл. — Хотя никогда нельзя быть в полной уверенности, не правда ли?

— Полное отсутствие мотивов преступления, — напомнил я ей. — Он получил то, что хотел, и уже собирался уходить подобру-поздорову.

— Да…

Было очевидно, что у нее что-то на уме, и я глядел на нее не без любопытства. Мисс Марпл поспешила ответить на мой молчаливый вопрос; она говорила с живостью, словно оправдываясь:

— Конечно, я ничего не понимаю. Я такая бестолковая. Я только хотела узнать… кажется, это серебро — большая ценность, или я ошибаюсь?

— Такая чаша продавалась недавно больше чем за тысячу фунтов, насколько я помню.

— То есть — ценность не только в самом металле, да?

— Отнюдь — они имеют ценность для коллекционеров, для знатоков.

— Так я и думала. Сразу такие вещи продать не удастся и, даже если договориться о продаже, дело надо держать в тайне. Я хочу только сказать, что, если бы о краже стало известно и поднялся бы большой шум — вещи вообще нельзя было бы продать.

— Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать, — признался я.

— Я знаю, что ничего не умею толком объяснить, — она еще больше разволновалась, чувствуя себя виноватой. — Но мне кажется, что такие вещи нельзя просто украсть. Есть только один способ — заменить их копиями. Тогда кража некоторое время не будет раскрыта.

— Весьма хитроумная идея, — сказал я.

— Это единственный правильный способ, верно? А ежели так, то вы совершенно правы — как только подмена удалась, нет никакого резона у.бивать полковника Протеро — скорее наоборот.

— Бесспорно, — сказал я. — Я так и говорил.

— Да, только мне показалось… конечно, откуда мне знать… а полковник Протеро всегда сообщал заранее, что собирается сделать, а порой и вовсе до дела не доходило, но он сам сказал…

— Что?

— Что собирается оценить все эти вещи, вызвать оценщика из Лондона. Для завещания — нет, это когда человек у.мирает, ах, для страховки. Кто-то ему посоветовал непременно их оценить. Он очень много говорил, как, мол, важно это сделать. Конечно, я не знаю, договорился ли он с оценщиком, но если он успел…

— Понимаю, — сказал я.

— Разумеется, как только эксперт увидел бы серебро, он бы узнал подделку, а тут и полковник Протеро вспомнил бы, что показывал вещи доктору Стоуну, — как знать, может быть, тогда же он их и подменил, ловкость рук — кажется, так это называется? И вот все его хитрости пошли бы прахом, говоря по-старинке.

— Я понимаю вашу мысль, — сказал я. — По-моему, надо выяснить все сейчас же.

Я еще раз подошел к телефону. Через несколько минут меня соединили со Старой Усадьбой, и я мог поговорить с Анной Протеро.

— Нет, ничего особенного. Инспектор еще не прибыл? А! Значит, он скоро будет. Миссис Протеро, вы не могли бы сказать мне, производилась ли когда-либо оценка имущества в Старой Усадьбе? Что вы сказали?

Я выслушал ее ответ, точный и ясный. Поблагодарив, я повесил трубку и обернулся к мисс Марпл.

— Все совершенно ясно. Полковник Протеро вызвал оценщика из Лондона на понедельник — то есть на завтра — для оценки всего имущества. Из-за смерти полковника все пришлось отложить.

— Значит, мотив для преступления был , — мягко заметила мисс Марпл.

— Мотив, предположим, был. А что еще? Вы запамятовали. Когда прозвучал выстрел, доктор Стоун только что встретился с Лоуренсом и Анной или перебирался через перелаз в это самое время.

— Да, — задумчиво произнесла мисс Марпл. — Значит, он вне подозрений.

 

Глава 24

Я возвратился домой — в кабинете меня уже поджидал Хоуз. Он нервно шагал взад-вперед по комнате, а когда я вошел, он вздрогнул, как подстреленный.

— Прошу прощенья, — сказал он, отирая пот со лба. — Последнее время нервы у меня никуда не годятся.

— Дорогой мой друг, — сказал я, — вам непременно нужно уехать, переменить обстановку. Иначе вы тут у нас совсем расклеитесь, нельзя же так.

— Я не могу покинуть свой пост. Нет, на это я ни за что не пойду.

— Да это же ничего общего не имеет с дезертирством! Вы больны. Я уверен, что Хэйдок меня поддержит.

— Хэйдок? Хэйдок! Разве это настоящий врач? Деревенский лекарь, невежда.

— Мне кажется, вы к нему несправедливы. Он всегда считался замечательным профессионалом.

— Да? Возможно. Не спорю. Но мне он не по душе. Однако я пришел совсем не за этим. Я пришел спросить, не сможете ли вы произнести проповедь сегодня вечером вместо меня. Будьте так добры, — я… я сегодня не смогу говорить, честное слово.

— Безусловно! Я и службу за вас отслужу.

— Нет, нет. Я хочу служить сам. Я себя прекрасно чувствую. Просто при одной мысли, что нужно подняться на кафедру, и все глаза будут устремлены прямо на меня…

Он закрыл глаза и сглотнул, словно у него комок застрял в горле.

Мне было совершенно ясно, что с Хоузом творится что-то неладное. Должно быть, он угадал мои мысли — открыв глаза, он поспешил сказать:

— Со мной рее в порядке. Только вот головные боли чудовищные, настоящая пытка. Простите, вы не могли бы дать мне стакан воды?

— Сейчас, — сказал я.

Я сам пошел и налил воды из-под крана. Звонить прислуге в нашем доме — занятие совершенно безнадежное.

Я принес ему воду, он поблагодарил меня. Потом вынул из кармана маленькую картонную коробочку, достал оттуда капсулу из папиросной бумаги и проглотил ее, запив водой.

— Порошки от головной боли, — пояснил он.

Вдруг меня осенило, — а что, если Хоуз сделался наркоманом? Это объяснило бы многие странности в его поведении.

— Я надеюсь, вы не слишком ими увлекаетесь, — сказал я.

— Нет, что вы, нет. Доктор Хэйдок меня предостерег. Но порошки просто чудодейственные. Снимают боль как рукой.

И впрямь, он на глазах успокоился, овладел собой. Он поднялся.

— Значит, вы возьмете на себя вечернюю проповедь! Это будет истинное благодеяние, сэр.

— Тут и говорить не о чем. Но я непременно хочу снять с вас и службу. Отправляйтесь домой и отдохните. Не возражайте, я так решил. Ни слова — все решено.

Он снова стал меня благодарить. Потом сказал, избегая моего взгляда, уставившись в окно за моей спиной:

— Вы сегодня были в Старой Усадьбе, правда, сэр?

— Да.

— Простите меня — но… за вами посылали?

Я удивленно взглянул на него, и он залился краской.

— Прошу прощенья, сэр. Я просто подумал, что выяснилось что-нибудь еще, и миссис Протеро послала за вами. Что-нибудь новое…

В мои намерения вовсе не входило удовлетворение любопытства Хоуза.

— Она хотела обсудить со мной предстоящие п.охороны и еще какие-то мелочи, — сказал я.

— А! Только и всего. Понимаю.

Я молчал. Он стал переминаться с ноги на ногу, и наконец сказал:

— Вчера вечером ко мне заходил мистер Реддинг. Я никак не пойму, что ему было нужно.

— А он сам разве не сказал?

— Он только сказал, что забежал на огонек. Сказал, что вечером ему одиноко. Никогда прежде он этого не делал.

— Что ж, его считают интересным собеседником, — сказал я с улыбкой.

— Зачем ему понадобилось приходить ко мне? Мне это не нравится. — В его голосе послышались истерические нотки. — Он сказал, что зайдет еще. Что все это значит? Что ему взбрело в голову, как вы думаете? — Хоуз почти кричал.

— А почему вам кажется, что у него были какие-то тайные цели? — спросил я.

— Мне это не нравится, — упрямо повторил Хоуз. — С ним мне делить нечего, я его никогда не трогал. Я никогда не верил, что он виноват, даже когда он сам себя оговорил, я заявил во всеуслышание, что это невероятно. Если уж подозревать кого-то, то скорее Арчера, а его я никогда не подозревал. Арчер — другое дело — негодяй, безбожник. Пьяница и бандит.

— Вам не кажется, что вы слишком суровы к нему? — спросил я. — Ведь по сути дела мы о нем почти ничего не знаем.

— Браконьер, только что из тюрьмы. Он на все способен.

— Неужели вы думаете, что он застрелил полковника Протеро? — полюбопытствовал я.

У Хоуза укоренилась привычка никогда не отвечать прямо да или нет. В последние дни я несколько раз ловил его на этом.

— Разве вам не кажется, сэр, что это единственное возможное решение?

— Насколько мне известно, — сказал я, — против него нет ни одной, даже самой малой, улики.

— А угрозы? — живо возразил Хоуз. — Вы забыли — он грозился отомстить.

Мне до смерти надоело слушать про угрозы Арчера. Насколько я понимаю, их никто своими ушами не слышал, прямых свидетельств нет, одни слухи.

— Он собирался свести счеты с полковником Протеро. Напился для храбрости и застрелил его.

— Это чистейшие домыслы, — сказал я.

— Но вы признаете, что это вполне вероятно?

— Нет, не признаю.

— Но все-таки он имел такую возможность?

— Возможность — да.

Хоуз бросил на меня косой взгляд.

— А почему вы считаете, что это маловероятно?

— А потому, — сказал я, — что Арчеру и в голову бы не пришло стрелять из револьвера. Не то оружие.

Хоуза, кажется, озадачили мои доводы. Он явно ожидал возражений иного рода.

— И вы серьезно думаете, что это реальное подтверждение невиновности Арчера? — спросил он неуверенно.

— На мой взгляд, это полностью исключает виновность Арчера, — сказал я.

Убедившись в том, что я твердо держусь своего мнения, Хоуз больше не спорил. Он еще раз поблагодарил меня и ушел.

Я проводил его до входной двери и на столике в холле заметил четыре письма. В них было что-то общее. Почерк, почти несомненно, женский. Одинаковая надпись: «С посыльным, срочно». Единственное различие, которое мне бросилось в глаза, — то, что одно было гораздо грязнее остальных.

Это сходство на минуту заставило меня испытать забавное ощущение, что у меня двоится, нет, четверится в глазах.

Мэри вышла из кухни и увидела, что я задумчиво рассматриваю эти записки.

— Принесли после ленча, — сообщила она, не дожидаясь расспросов. — Кроме одного. Одно я вынула из ящика.

Я кивнул, собрал письма и понес их к себе в кабинет. В первом из них было написано:

«Дорогой мистер Клемент, до меня дошли некоторые сведения, которые я хотела бы сообщить Вам. Это касается смерти бедного полковника Протеро. Я была бы очень благодарна за совет — обращаться ли мне в полицию, или нет. После безвременной кончины моего дорогого супруга я так боюсь всякой суеты. Не могли бы вы зайти ко мне сегодня днем на несколько минут?

Искренне ваша. Марта Прайс Ридли» .

Я открыл второе письмо:

«Дорогой мистер Клемент, я в такой тревоге — у меня от волнения все в голове перепуталось, прямо не знаю, как быть. Я услышала нечто очень важное, мне кажется. Но при одной мысли, что придется иметь дело с полицией, я прихожу в ужас. Я в полном отчаянии и растерянности. Не сочтете ли вы за труд, дорогой викарий, заглянуть ко мне на минутку и разрешить все мои сомнения и затруднения? Вы такой чудесный утешитель в горестях для всех нас!

Извините за беспокойство.

Искренне ваша, Каролина Уэзерби» .

Я почувствовал, что содержание третьего письма могу, пожалуй, угадать, не читая.

«Дорогой мистер Клемент, до меня дошло нечто чрезвычайно важное. Я считаю, что вы должны узнать об этом первый. Зайдите ко мне сегодня в любое время. Я буду ждать» .

Это воинственное послание было подписано: «Аманда Хартнелл» .

Я вскрыл четвертое письмо. По милости судьбы, я получал очень мало анонимных писем. Я думаю, что анонимное письмо — самое низкое и жестокое оружие. То, что я держал в руках, не было исключением. Несмотря на старания выдать его за послание малограмотного человека, некоторые черты заставили меня в этом усомниться.

«Дорогой викарий, я думаю, вам надо знать, что Творится. Вашу леди видели, как она выходила из дома мистера Реддинга, украдкой. Сами понимаете, в чем тут Дело. Между ними Что-то есть. Думаю, вам надо знать.

Друг» .

У меня вырвался негромкий возглас отвращения, я скомкал бумагу и швырнул ее в камин. В эту минуту вошла Гризельда.

— Что это ты выбрасываешь с таким презрением? — спросила она.

— Грязь, — сказал я.

Я вынул спичку из кармана, чиркнул и наклонился к каминной решетке. Но Гризельда меня опередила. Она наклонилась, подняла скомканную бумажку и разгладила ее, прежде чем я успел ей помешать.

Она прочла, вскрикнула и гадливо отбросила ее мне обратно, отвернув лицо. Я зажег спичку и смотрел, как бумага горела.

Гризельда отошла от меня. Она стояла у окна и смотрела в сад.

— Лен, — сказала она, не оборачиваясь.

— Да, милая.

— Я хочу тебе что-то сказать. Не мешай, я так хочу. Пожалуйста! Когда Лоуренс Реддинг сюда приехал, я сделала вид, что мы с ним едва знакомы. И ты мне поверил. А это неправда. Я, в общем, я его давно знала. Честно говоря, еще до того, как я встретилась с тобой, я даже была в него влюблена. Мне кажется, в Лоуренса почти все влюбляются. И я — было время, когда я вела себя, как дурочка. Не подумай, что я писала ему компрометирующие письма или делала глупости, как в романах. Но я была к нему очень неравнодушна.

— Почему же ты мне не сказала? — спросил я.

— Ну! Потому! Сама не знаю, из-за того, что ты иногда бываешь такой глупый, прямо на себя не похож. Подумаешь, раз ты меня намного старше — это не значит, что я должна… что мне должны нравиться другие люди. Я подумала, что ты начнешь мучиться, раздумывать, — проще было скрыть от тебя эту дружбу с Лоуренсом.

— Ты очень ловко умеешь скрывать, — сказал я, вспоминая, что она говорила мне в этой самой комнате на прошлой неделе и какая искренность звучала в ее голосе.

— Правда, мне всегда удавалось скрывать, что хочу. Мне это даже нравится.

Она сказала это с детским удовольствием.

— Я тебе говорю чистую правду. Про Анну я не догадывалась, и ломала голову, почему это Лоуренс так изменился — совсем, понимаешь, совсем не обращает на меня внимания. Я к этому не привыкла.

Молчание.

— Ты все понял. Лен? — с беспокойством спросила Гризельда.

— Да, — ответил я. — Понял.

В чем я совсем не уверен.

 

Глава 25

Оказалось довольно трудно загладить впечатление от анонимного письма. Дегтем поневоле замараешься.

Но я собрал остальные три письма, взглянул на часы и отправился в путь.

Было бы очень интересно угадать, что именно «дошло» до всех трех дам одновременно. Я решил, что новость у всех одна и та же. Но мне пришлось вскоре убедиться в том, что логика моя хромает.

Не стану делать вид, что главная цель — мои визиты — помешала мне зайти в полицейский участок. Ноги сами принесли меня туда. Мне не терпелось узнать, вернулся ли инспектор Слак из Старой Усадьбы. Оказалось, он уже вернулся, и, кроме того, с ним вместе пришла и мисс Крэм. Прекрасная Глэдис восседала на стуле в полицейском участке и норовила всех заставить плясать под свою дудку. Она категорически утверждала, что никакого чемодана ни в какой лес не носила.

— Что я виновата, что одна из здешних старых сплетниц всю ночь торчит у окна? Делать ей нечего, а вы и рады все свалить на меня. Она уже один раз обозналась — говорит, что видела меня в конце аллеи, в день убийства, но, если она обозналась среди бела дня, разве ночью, при луне, она бы меня узнала?

Злые языки у здешних старух, злые! Мелют что попало. А я-то сплю себе в своей постели, ничего ведать не ведаю. Постыдились бы все вы нападать на невинную девушку!

— А если хозяйка «Голубого Кабана» признает, что чемоданчик ваш, мисс Крэм?

— Что бы она ни признала, все неправда. На нем моего имени нет. Да почти у всех такие чемоданы, если хотите знать. А бедного доктора Стоуна — как можно его обвинять в краже! У него после имени куча всяких букв![9]

— Значит, вы отказываетесь давать объяснения, мисс Крэм?

— Что значит отказываюсь? Просто вы ошиблись, и все. Вы с вашими старушками Марпл, которые везде нос суют. Больше вы из меня ни слова не вытянете, только в присутствии моего адвоката. И я сию минуту отсюда ухожу, если вы меня не посадите под арест, конечно.

Вместо ответа инспектор встал и распахнул перед ней дверь. Встряхнув головкой, мисс Крэм вышла на улицу.

— Уперлась на своем, — сказал Слак, возвращаясь к столу. — Отрицает все начисто. Само собой, старушка могла и обознаться. Суд присяжных нипочем не поверит, что можно кого-то узнать с такого расстояния в лунную ночь. И конечно, как я уже сказал, старушка вполне могла обознаться.

— Могла, — сказал я. — Но я не думаю, что она ошиблась. Мисс Марпл всегда бывает права. За это ее и недолюбливают.

Инспектор ухмыльнулся.

— Вот и Хэрст то же самое говорит. Ох уж эти мне деревушки!

— А что с серебром, инспектор?

— Похоже, все в полном порядке. Ясно, что какой-нибудь из наборов — подделка. В Мач Бенэме есть один знаток, специалист по старинному серебру. Я ему позвонил и послал за ним машину. Скоро узнаем, где настоящее, где подделка. То ли кража уже совершена, то ли имело место покушение на кражу. Вообще-то это не очень важно с нашей точки зрения, понимаете? Кража — пустяк по сравнению с убийством. А эта парочка в убийстве не замешана. Мы можем выйти на него через девушку, потому я ее и отпустил без проволочек.

— А я как раз об этом думал, — сказал я.

— Жаль все-таки, что мистер Реддинг сорвался с крючка. Не каждый день встречаешь человека, который на все готов, чтобы сделать тебе одолжение.

— Да уж, это большая редкость, — сказал я с легкой улыбкой.

— Все беды от женщин, — наставительно сказал инспектор.

Он вздохнул и продолжал, к моему удивлению:

— Конечно, у нас есть еще Арчер.

— А! — сказал я. — Вы и о нем подумали?

— Само собой, сэр, в первую очередь. Я не нуждаюсь в том, чтобы меня наводили на след анонимками.

— Анонимками? — резко перебил его я. — Значит, вы получили анонимное письмо?

— Ничего особенного, сэр. Мы их получаем по дюжине в день, самое малое. Да-да, нам напомнили про Арчера. Как будто полиция не справится без них! Арчер с самого начала был на подозрении. Одна загвоздка — у него есть алиби. Пустое дело, но все же так просто от этого не отделаешься.

— То есть как пустое дело? Что вы хотите сказать?

— Видите ли, получается, что он весь день провел с двумя своими дружками. Как я и сказал, дело пустое, для нас это ничего не значит. Такие ребята, как Арчер и его дружки, присягнут в чем угодно. Таким верить не приходится. Мы-то знаем. Но публика не знает, а присяжных выбирают из публики, к сожалению. Они ничего не знают, и верят на слово любому, кто дает показания. Арчер, само собой, будет божиться и клясться до посинения, что он тут ни при чем.

— Далеко ему до мистера Реддинга, верно? — улыбнулся я.

— Небо и земля, — ответил инспектор с уверенностью.

— Вполне естественно, мне кажется, бороться за свою жизнь, — задумчиво произнес я.

— Если бы вы только знали, сколько убийц гуляет на свободе по милости добросердечных присяжных, — мрачно сказал инспектор, — вы бы поразились.

— А вы серьезно думаете, что это сделал Арчер?

Мне с самого начала бросилась в глаза одна странность — инспектор Слак ни разу не высказал свои собственные предположения относительно убийцы. Единственное, что его, судя по всему, интересовало — насколько легко или трудно притянуть к ответу каждого отдельного человека.

— Да, не мешало бы знать поточнее, — сказал он. — Хотя бы отпечаток пальца или след от ботинка, а может, кто-нибудь видел, какой шлялся поблизости в час убийства. Пока таких улик нет, брать его под арест рискованно. Видели его возле дома мистера Реддинга раз или два, но он говорит, что заходил поболтать со своей мамашей. Она очень порядочная женщина. Нет, я в общем и целом склоняюсь в сторону той леди. Только бы достать доказательства шантажа, но в этом преступлении вообще никаких доказательств нет! Теории, теории, теории и все. Какая жалость, что с вами по соседству нет еще одной одинокой старой дамы, мистер Клемент. Бьюсь об заклад, уж она бы ничего не пропустила.

Его слова напомнили мне о предстоящих визитах, и я откланялся. Это был, кажется, единственный случай, когда я застал инспектора в благодушном настроении.

Сначала я зашел к мисс Хартнелл. Очевидно, она поджидала меня у окна — я даже не успел позвонить, как она открыла дверь дома, крепко схватила меня за руку и повлекла за собой.

— Спасибо, что пришли. Сюда. Тут нам не помешают.

Мы вошли в микроскопическую комнатку, размером с клетку для кур. Мисс Хартнелл захлопнула дверь и с видом заговорщицы указала мне на один из трех стульев. Я видел, что она наслаждается таинственностью обстановки.

— Ходить вокруг да около не в моих привычках, — сказала она своим жизнерадостным голосом, слегка приглушив его ради серьезности событий. — Скажу без околичностей — вы сами знаете, как быстро вести разносятся в такой деревушке, как наша.

— К несчастью, знаю, — ответил я.

— Я с вами согласна. Я сама ненавижу сплетни больше всех. Но ничего не попишешь. Я сочла своим долгом сообщить полиции, что я заходила к миссис Лестрэндж вечером в день убийства, и ее не было дома. Никакой благодарности я не жду, я всегда выполняю свой долг, не рассчитывая на благодарность. Вокруг сплошная неблагодарность, такова жизнь. Да только вчера эта бесстыдница миссис Бейкер…

— Да, да, — поспешил я вмешаться в надежде избежать обычных излияний. — Печально, очень печально… Но вы говорили, что…

— Эти низшие классы не знают, кто их лучший друг, — сказала мисс Хартнелл. — Я всегда нахожу, что сказать для их пользы, когда навещаю их. И не думайте, что они хоть раз поблагодарили.

— Вы говорили, что сообщили инспектору о вашем визите к миссис Лестрэндж, — подсказал ей я.

— Вот именно, и, кстати сказать, он меня тоже не поблагодарил. Сказал, что, когда ему нужно узнать, он сам спрашивает, — может быть, не этими словами, но в таком духе. Нынче в полиции служат люди совершенно иного класса.

— Вполне вероятно, — сказал я. — Но вы хотели еще что-то сказать?

— Я решила, что ноги моей больше не будет у этого отвратительного инспектора. В конце концов, духовное лицо может оказаться джентльменом — хотя бы в виде исключения, — добавила она.

Я понял, что попал в число немногих избранных.

— Если я могу вам чем-нибудь помочь… — начал я.

— Чувство долга — вот что мною руководит, — заявила мисс Хартнелл и захлопнула рот, как капкан. — Мне не хочется даже произносить эти слова. Душа не лежит. Но долг есть долг.

Я ждал.

— Мне дали понять, — продолжала мисс Хартнелл, понемногу багровея, — что миссис Лестрэндж рассказывает, будто она была все время дома, что она не открывала дверь потому, в общем, не хотела открывать. Какое жеманство! Я заходила выполнить свой долг, а со мной так обходятся!

— Она была нездорова, — мягко заметил я.

— Ах, нездорова! Не смешите меня. Вы и впрямь не от мира сего, мистер Клемент. Эта женщина здоровее нас с вами. Так больна, что не в силах прийти на следствие! Справка от доктора Хэйдока! Да она им вертит как хочет — это всем известно. Так о чем это я?..

Я не сумел ответить. Очень трудно уследить, когда мисс Хартнелл переходит от изложения фактов к поношению ближних.

— А! Я говорила, что была у нее в тот вечер. Так вот, плюньте в глаза тому, кто скажет, что она была дома. Ничего подобного. Я-то знаю.

— Как вы могли это узнать?

Мисс Хартнелл покраснела еще гуще. Если бы не ее воинственный пыл, можно было бы сказать, что она смутилась.

— Я стучала, я звонила, — стала объяснять она. — Два раза. Или даже три. Потом мне вдруг пришло в голову, что звонок испорчен.

Я с удовлетворением заметил, что она не могла смотреть мне в глаза, произнося эти слова. Все наши дома построены одним подрядчиком, и звонки он ставит такие, что их отлично слышно всякому, кто стоит на половике перед входной дверью. Мисс Хартнелл не хуже меня знала об этом, но, как я понимаю, требовалось соблюсти приличия.

— Да? — негромко сказал я.

— Мне не хотелось совать свою карточку в почтовый ящик. Это так невежливо, а я — какая бы я ни была — невежливой я быть не хочу.

Она высказала эту замечательную мысль не дрогнув.

— Вот я и подумала — обойду дом, постучу в окно, — продолжала она, уже не краснея. — Я обошла дом вокруг, заглядывала во все окна: в доме не было ни души!

Я прекрасно понимал ее. Воспользовавшись тем, что в доме никого не было, мисс Хартнелл дала полную волю своему любопытству и пошла в обход, обыскала сад и заглянула в каждое окно, стараясь разглядеть по мере возможности внутренность дома. Она решила рассказать все мне, уповая на то, что я проявлю больше понимания и сочувствия, чем полицейский инспектор. Предполагается, что духовный пастырь, по крайней мере, толкует сомнение в пользу своих прихожан.

Я не высказал никакого мнения. Я только спросил:

— А в котором часу это было, мисс Хартнелл?

— Если память мне не изменяет, — сказала мисс Хартнелл, — было около шести. Я пошла прямо домой, пришла минут в десять седьмого, около половины седьмого пришла миссис Протеро, доктор Стоун и мистер Реддинг остались ждать снаружи — мы с ней говорили про луковицы. А в это время бедняга полковник лежал убитый. Как печален этот мир!

— Порой он достаточно неприятен, — сказал я.

Я встал.

— Это все, что вы хотели мне сказать?

— Просто подумала — это может пригодиться.

— Может, — согласился я.

Не вступая в дальнейшие обсуждения, что немало разочаровало мисс Хартнелл, я распрощался.

Мисс Уэзерби, к которой я зашел после мисс Хартнелл, встретила меня в некотором волнении.

— Дорогой викарий! Как вы добры, право! Вы уже пили чай? Правда не хотите? Дать вам подушечку под спину? Как это трогательно — вы пришли, как только я вас позвала. Вы себя не жалеете ради ближних.

Пришлось выслушать еще много в этом же роде, но наконец, не без уклончивости, мы все же подошли к главной теме.

— Поймите, пожалуйста, что у меня сведения из самых надежных источников.

В Сент Мэри Мид самым надежным источником всегда является чужая прислуга.

— Вы не можете мне сказать, от кого вы это слышали?

— Я дала слово, дорогой мистер Клемент. А честное слово для меня святыня.

Она приняла чрезвычайно серьезный вид.

— Давайте скажем, что мне начирикала птичка, ладно? Так будет спокойнее, не правда ли?

Мне очень хотелось сказать: «Чертовски глупо!» Жаль, что я удержался. Хотелось бы посмотреть, как это подействует на мисс Уэзерби.

— Так вот, эта маленькая птичка сказала мне, что она видела одну даму, которую я называть не стану.

— Другой вид птички? — поинтересовался я.

К превеликому моему удивлению, мисс Уэзерби покатилась со смеху и игриво хлопнула меня по руке со словами:

— О, викарий, можно ли так шутить?

Немного придя в себя, она продолжала:

— Одну даму; и как вы думаете, куда эта дама направлялась? Она повернула по дороге к вашему дому, но сначала она самым странным образом оглянулась по сторонам — как я полагаю, чтобы убедиться, что ее не видит никто из знакомых.

— А маленькая птичка? — спросил я.

— Она как раз была в рыбной лавке — в комнате над лавкой, собственно говоря.

Я понятия не имею, куда ходят служанки в свои выходные дни. Но твердо знаю, куда они ни за что носу не высунут — на свежий воздух.

— И это было, — продолжала мисс Уэзерби, наклоняясь вперед с таинственным видом, — как раз около шести часов.

— А какой это был день?

Мисс Уэзерби коротко вскрикнула:

— День убийства, разумеется, неужели я не сказала?

— Я так и предполагал, — сказал я. — Имя этой дамы…

— Начинается на «Л», — подхватила мисс Уэзерби, несколько раз кивнув головой.

Поняв, что информация, которую мне собиралась передать мисс Уэзерби, исчерпана, я встал.

— Но вы не допустите, чтобы полиция меня допрашивала? — жалобно сказала мисс Уэзерби, сжимая мою руку обеими руками. — Я не выношу, совершенно не выношу многолюдность. А стоять перед судом!..

— В особых случаях, — сказал я, — они разрешают свидетелю сидеть.

И ускользнул.

Оставалось повидать еще миссис Прайс Ридли. Эта леди сразу же поставила меня на подобающее мне место.

— Я не желаю быть замешанной в какие бы то ни было дела с полицией, — сказала она сурово, холодно пожимая мне руку. — Но вы должны понять, что, с другой стороны, столкнувшись с обстоятельством, которое требует объяснений, я решила, что следует обратиться к официальному лицу.

— Это касается миссис Лестрэндж? — спросил я.

— С чего вы взяли? — холодно отпарировала она.

Я понял, что попал впросак.

— Все очень просто, — продолжала она. — Моя служанка, Клара, стояла у калитки, она спустилась на несколько минут, как она утверждает, глотнуть свежего воздуха. Верить ей, конечно, нельзя. Скорее всего, она высматривала посыльного из рыбной лавки — поздновато звать его мальчиком на побегушках — дерзкий нахал, думает, что если ему стукнуло семнадцать, он может заигрывать со всеми девушками подряд. Ну, как бы то ни было, стоит она у калитки и вдруг слышит — кто-то чихнул.

— Так, так, — сказал я, ожидая продолжения.

— Вот и все. Я вам говорю: она услышала, как кто-то чихнул. И не вздумайте мне толковать, что я не так уж молода и мне могло послышаться — это слышала Клара, а ей всего девятнадцать.

— Но, — сказал я, — почему она не могла слышать, как кто-то чихнул?

Миссис Прайс Ридли окинула меня взглядом, полным нескрываемой жалости к моим убогим умственным способностям.

— Она слышала этот звук в день убийства и в то время, когда у вас в доме никого не было. Ясно, что у.бийца затаился в кустах, выжидая удобную минуту. Вам нужно найти человека с насморком!

— Или с сенной лихорадкой, — подхватил я. — Но, если уж на то пошло, миссис Прайс Ридли, тайна разрешается очень просто. Наша служанка, Мэри, сильно простужена. Признаюсь, последнее время нам действует на нервы ее шмыганье носом. Наверно, она и чихнула, а ваша служанка услышала.

— Чихал мужчина, — не терпящим возражений тоном сказала миссис Прайс Ридли. — И от нашей калитки нельзя услышать, как ваша прислуга чихает у себя на кухне.

— Зато от вашей калитки не слышно, если чихают в моем кабинете, — сказал я. — Во всяком случае, я в этом сильно сомневаюсь.

— Я же сказала, что мужчина мог скрываться в кустах, — повторила миссис Прайс Ридли. — Не сомневаюсь — когда Клара ушла, он проник через парадную дверь.

— Это, конечно, вполне возможно, — сказал я. Я старался, чтобы мой голос не звучал умиротворяюще, но, как видно, мало в этом преуспел — миссис Прайс Ридли ни с того ни с сего обожгла меня негодующим взглядом.

— Я привыкла, что меня никто не слушает, но все же не могу не сказать, что когда теннисную ракетку швыряют на траву без чехла, она потом никуда не годится. А теннисные ракетки нынче дороги.

Я не видел ни повода, ни смысла в этом внезапном нападении с тыла. Оно застало меня врасплох.

— Может быть, вы со мной не согласны, — сказала миссис Прайс Ридли.

— О, что вы — совершенно согласен.

— Очень рада. Так вот, это все, что я хотела сказать. И я умываю руки.

Она откинулась в кресле и закрыла глаза, как человек, утомленный мирской суетой. Я поблагодарил ее и попрощался.

У входной двери я рискнул спросить Клару о том, что рассказала ее хозяйка.

— Чистая правда, сэр, я слышала — кто-то ка-ак чихнет! И это чиханье было не простое, нет, не простое.

Все, связанное с убийством, не простое, а особенное. И выстрел был какой-то особенный. И чихнул кто-то как-то необыкновенно. Думаю, это было фирменное чиханье, специально для убийц. Я спросил девушку, когда это было, но она определенно сказать не могла — кажется, где-то между четвертью седьмого и половиной. Во всяком случае, «до того, как хозяйке позвонили по телефону, и ей стало плохо».

Я спросил, слышала ли она какой-нибудь выстрел. Она сказала, что стрельба поднялась — просто жуть! После этого доверять ее показаниям не приходилось.

Я подошел почти к самой калитке нашего сада, но решил навестить сначала своего друга.

Взглянув на часы, я увидел, что у меня как раз хватит времени до вечерней службы. Я пошел по дороге к дому Хэйдока. Он встретил меня на пороге.

Я снова заметил, какой у него измученный, изможденный вид. Последние события состарили его до неузнаваемости.

— Рад вас видеть, — сказал он. — Какие новости?

Я рассказал ему то, что мы узнали про Стоуна.

— Вор высокого класса, — заметил он. — Да, это многое объясняет. Он читал кое-что, но в разговорах со мной иногда ошибался. А Протеро, как видно, сразу его раскусил. Помните, как они поссорились? А девушка — как по-вашему, она в этом тоже замешана?

— По этому поводу определенного мнения нет, — сказал я. — Я, со своей стороны, считаю, что девушка тут ни при чем.

— Она призовая идиотка, — добавил я.

— Ну нет! Я бы не сказал. Она себе на уме, эта мисс Глэдис Крэм. Исключительно здоровый экземпляр. Вряд ли станет докучать представителям медицины, вроде меня.

Я сказал ему, что меня очень беспокоит Хоуз, и я хотел бы, чтобы он уехал, переменил обстановку, отдохнул как следует.

Я заметил, что после моих слов доктор как бы замкнулся. Ответ его прозвучал не совсем искренне.

— Да, — уклончиво протянул он. — Думаю, это будет самое для него лучшее. Бедняга. Бедняга.

— А мне казалось, что он вам несимпатичен, — сказал я.

— Конечно, не очень. Но мне жаль многих людей, которым я не симпатизирую. — Минуту или две спустя он добавил: — Мне даже Протеро жалко. Бедный малый — никто его не любил. Был чересчур упоен собственной праведностью, самовлюблен, никого слушать не хотел. Малоприятная смесь. И он всегда был таким, даже в молодости.

— А я и не знал, что вы с ним были знакомы.

— Да, был. Когда мы жили в Вестморленде, я там неподалеку практиковал. Много воды утекло. Почти двадцать лет назад…

Я вздохнул. Двадцать лет назад Гризельде было пять лет. Странная штука время…

— Вы мне все сказали, что хотели, Клемент?

Я вздрогнул и поднял глаза. Хэйдок внимательно смотрел на меня.

— Есть еще что-то, да? — сказал он.

Я кивнул головой.

Когда я шел сюда, я не был уверен, стоит ли говорить, но теперь решил, что надо все сказать. Хэйдок мне очень по душе. Прекрасный человек, во всех отношениях. То, что я был готов сообщить, могло ему пригодиться.

Я передал ему разговоры с мисс Хартнелл и мисс Уэзерби.

Выслушав меня, он надолго погрузился а молчание.

— Это правда, Клемент, — сказал он наконец. — Я старался оградить миссис Лестрэндж от всяких огорчений, насколько это в моих силах. Ведь она старый мой друг. Но это не единственная причина. Медицинская справка, которую вы все считаете подделкой, — вовсе не подтасовка.

Он опять замолчал, потом торжественно произнес:

— Это должно остаться между нами, Клемент. Миссис Лестрэндж обречена.

— Что?

— Она у.мирает. Ей осталось жить, по моим соображениям, месяц, не больше. Теперь вас не удивляет, что я хочу избавить ее от назойливых, мучительных допросов?

Он продолжал:

— Когда она свернула на эту дорогу в тот вечер, она шла сюда — в мой дом.

— Вы об этом никому не сказали.

— Не хотел пересудов. С шести до семи у меня приема нет, и это все знают. Но я даю вам слово, что она была здесь.

— Но, когда я за вами пришел, ее здесь не было. Помните, когда мы нашли убитого.

— Не было. — Он сильно смутился. — Она уже ушла — у нее была назначена встреча.

— Где была назначена встреча? У нее в доме?

— Не знаю, Клемент. Слово чести, не знаю.

Я ему верил, но…

— А что если повесят невиновного? — сказал я.

— Нет, — возразил он. — Никого не повесят за убийство полковника Протеро. Поверьте мне.

Как раз это мне и не удавалось. Но все же он говорил с такой убежденностью…

— Никого не повесят, — повторил он.

— А тот малый, Арчер…

Он раздраженно отмахнулся.

— Да у него не хватит ума стереть отпечатки с рукоятки.

— Может статься, — сказал я неуверенно.

Тут я вдруг вспомнил о маленьком коричневом кристалле, который нашел в лесу, вынул его из кармана и протянул Хэйдоку — не знает ли он, что это такое?

— Гм-мм, — он немного замялся. — С виду похоже на пикриновую кислоту. Где вы его подобрали?

— А это, — отвечал я, — секрет Шерлока Холмса.

Он улыбнулся.

— А что это такое — пикриновая кислота?

— Взрывчатое вещество.

— Это я знаю, но, мне кажется, у нее есть и другое применение?

Он кивнул.

— В медицине — применяется в примочках от ожогов. Прекрасно помогает.

Я протянул руку, и он как-то неохотно вернул мне кристалл.

— Может быть, этот кристаллик ничего не значит, — сказал я. — Но я нашел его в довольно неожиданном месте.

— И не хотите сказать где?

Я уперся, совершенно по-детски.

У него свои тайны. Что ж, пусть и у меня будет тайна.

Я все-таки немного обиделся, что он от меня что-то скрывает.

 

Глава 26

В тот вечер я взошел на кафедру в странном настроении.

Церковь была полна народу. Вряд ли такое необычное стечение верующих можно было объяснить желанием послушать проповедь Хоуза. Хоуз — нудный догматик. А если они успели проведать, что я буду говорить вместо Хоуза, это тоже не могло их привлечь. Мои ученые проповеди не менее нудны. Боюсь, что приписать эту многолюдность религиозному рвению тоже нельзя.

Я решил, что все пришли поглядеть, кто еще будет в церкви, и, возможно, немного посплетничать после службы, выходя из церкви.

Среди прихожан оказался Хэйдок, что было у него не в обычае, и Лоуренс Реддинг. К своему удивлению, я увидел рядом с Лоуренсом Хоуза, лицо у него было бледное, напряженное. Была здесь и Анна Протеро — она всегда посещает вечернюю службу по воскресеньям, но на этот раз я не ожидал ее увидеть. Гораздо более меня удивило присутствие Петиции. Воскресных утренних служб она не пропускала, полковник Протеро вменял это в обязанность домашним, но на вечерней службе я видел Петицию впервые.

Пришла и Глэдис Крэм, она выглядела вызывающе юной и пышущей здоровьем рядом с высохшими старыми девами; и, как мне показалось, в темном углу, куда она проскользнула перед самым началом, сидела миссис Лестрэндж.

Стоит ли упоминать, что миссис Прайс Ридли, мисс Хартнелл, мисс Уэзерби и мисс Марпл присутствовали в полном составе. Вся деревня, как один человек, явилась в церковь. Не припомню такого собрания в нашем приходе.

Толпа обладает странным свойством. В тот вечер атмосфера явно была насыщена магнетизмом, и первым это почувствовал я.

Как правило, я готовлюсь к проповеди заблаговременно. Я готовлю свои проповеди с превеликой тщательностью и ответственностью, но, увы, никто лучше меня не видит их недостатков.

В тот вечер мне по золе обстоятельств пришлось проповедовать extempore[10], и, когда я взглянул на море поднятых ко мне лиц, мой мозг захлестнуло безумие. Во мне ничего не осталось от служителя божьего. Я превратился в актера. Передо мной была публика, и я жаждал власти над чувствами публики, более того — я чувствовал, что эта власть в моих руках.

Мне не пристало гордиться тем, что я сделал в тот вечер. Я всегда был серьезным противником эмоций, всяких сектантских радений. Но в этот вечер я сыграл роль неистового, красноречивого проповедника.

Я раздельно произнес евангельскую тему проповеди:

«Я пришел не праведников, но грешников призвать к раскаянию» .

Дважды повторил эти слова, и услышал собственный голос, сильный, звучный, абсолютно не похожий на голос Леонарда Клемента.

Я увидел, как Гризельда в первом ряду подняла удивленный взгляд, и Деннис последовал ее примеру.

На минуту я задержал дыхание, а потом дал себе волю.

Все собравшиеся в тот вечер в церкви были и без того взвинчены, готовы к взрыву эмоций — было легко сыграть на их чувствах. И я играл. Я призвал грешников к раскаянию. Я взвинтил себя до какого-то дикого экстаза. Я то и дело выбрасывал вперед руку с указующим на грешника перстом и каждый раз сопровождал обличающий жест словами:

— Я обращаюсь к тебе …

И каждый раз в ответ на эти слова с разных сторон до меня доносился общий вздох, почти рыдание.

Чувства толпы — это нечто необъяснимое и ужасное.

Я закончил Проповедь прекрасными, грозными словами, быть может, самыми грозными словами в Библии:

«Если в эту ночь душу твою возьмут от тебя…»

Это было недолговечное, странное вдохновение. Домой я вернулся прежним, бесцветным и неприметным человеком. Гризельда меня ждала. Она была немного бледна. Она взяла меня под руку.

— Лен, — сказала она, — ты сегодня был такой… беспощадный. Мне это не понравилось. Я никогда раньше не слышала такой проповеди.

— Я думаю, что никогда больше и не услышишь, — сказал я, в изнеможении добираясь до дивана. Я чувствовал себя совершенно измученным.

— Что с тобой стряслось?

— На меня накатило безумие.

— О! А ничего такого, особенного, не было?

— Что значит — «ничего особенного»?

— Просто спросила, и все. Ты человек непредсказуемый, Лен. Мне всегда кажется, что я тебя совсем не знаю.

Мы сели за стол. Ужин был холодный ввиду отсутствия Мэри.

— Тебе письмо в холле лежит, — сказала Гризельда. — Деннис, принеси, пожалуйста.

Деннис, не проронивший ни слова за весь вечер, молча пошел за письмом.

Я взглянул на письмо и невольно застонал. В левом верхнем углу было написано «С посыльным. Срочно» .

— Это, несомненно, от мисс Марпл, — сказал я. — Больше никого не осталось.

Я взглянул на письмо и невольно застонал. В левом верхнем углу было написано «С посыльным. Срочно» .

— Это, несомненно, от мисс Марпл, — сказал я. — Больше никого не осталось.

Мое предположение оправдалось.

«Дорогой мистер Клемент, — мне очень хотелось бы поговорить с вами о нескольких мелочах, которые пришли мне в голову. Мне кажется, все мы должны по мере сил помочь в расследовании этой печальной тайны. Я подойду, с Вашего разрешения, около половины десятого, и стукну в окошко кабинета. Не будет ли милая Гризельда так добра — пусть забежит к нам и поможет моему племяннику скоротать вечер. Разумеется, мы будем рады и мистеру Деннису, если он захочет прийти. Если не будет другого ответа, я дождусь их и приду к вам в назначенное время.

Искренне ваша, Джейн Марпл» .

Я протянул письмо Гризельде.

— Ой, мы непременно пойдем, — весело воскликнула она. — Стаканчик-другой домашней наливки — как раз то, что нужно человеку в воскресный вечерок. По-моему, Мэри сегодня приготовила особенно удручающее бланманже. От него у нас такое похоронное настроение.

Деннис встретил приглашение далеко не так восторженно.

— Вам-то хорошо, — проворчал он. — Рассуждаете обо всех этих высоких материях, о книгах, об искусстве. А я сижу развесив уши и чувствую себя круглым дураком.

— Это тебе полезно, — как ни в чем не бывало, откликнулась Гризельда. — Чтобы ты помнил свое место. А вообще, по-моему, мистер Рэймонд Уэст вовсе не такой уж всезнайка, он больше представляется.

— Всезнаек среди нас нет, — сказал я.

Мне не терпелось узнать, что именно хочет сказать мне мисс Марпл. Из всех дам моего прихода она, безусловно, самая проницательная. Мало того, что она видит и слышит практически все, что творится вокруг, — она еще умеет дать удивительно точное и убедительное истолкование фактам, которые привлекли ее внимание.

Если бы я когда-либо решил вступить на стезю преступления, то больше всего опасался бы мисс Марпл.

«Спасательно-развлекательная экспедиция к племяннику» — так ее назвала Гризельда — отправилась в поход в начале десятого, а я в ожидании мисс Марпл развлекался тем, что составлял нечто вроде описи фактов, связанных с преступлением. Я расположил их в более или менее хронологическом порядке. Человеком пунктуальным меня не назовешь, но я люблю аккуратность, и мне нравится записывать все в надлежащем порядке.

Точно в половине десятого в окно тихонько постучали, я встал и впустил в кабинет мисс Марпл.

На голову и плечи у нее была накинута тончайшая, пушистая шетландская шаль, и от этого она казалась старенькой и хрупкой. Она вошла и сразу же начала говорить, торопясь и слегка запыхавшись от волнения.

— Вы так добры, что позволили мне зайти… Душечка Гризельда — сама доброта… Рэймонд от нее без ума, всегда говорит о ней: прелестная головка Греза… Можно присесть сюда? Это не ваше кресло? О, благодарю вас… Нет, что вы, не надо скамеечки для ног.

Я повесил шетландскую шаль на спинку стула, потом подошел и сел в кресло напротив своей гостьи. Мы сидели и глядели друг на друга; на лице мисс Марпл заиграла лукавая улыбка.

— Вот вы сейчас сидите и думаете — отчего я во все это вмешиваюсь? Наверно, вам кажется, что это не женского ума дело. Нет-нет, прошу вас, позвольте мне объяснить все самой.

Она на минуту умолкла, и щеки ее начали медленно заливаться нежным румянцем.

— Видите ли, — наконец начала она, — когда живешь совсем одна в таком заброшенном уголке, поневоле приходится искать себе хобби. Ну, разумеется, есть и вязание, и Образцовые Дети, и благотворительность, можно и пейзажи рисовать, но у меня одно хобби с давних пор: Человеческая Натура. Такое разнообразие, так невероятно увлекательно! И как-то само собой получается, когда человек живет в глухой деревушке, где нет никаких развлечений, у него возникает масса возможностей стать настоящим знатоком, если так можно сказать. Начинаешь классифицировать людей, как по определителю, словно они птицы или цветы, такой-то класс, такой-то род, такой-то вид. Разумеется, порой можно и ошибиться, но со временем ошибаешься все реже. Знаете ли, привыкаешь себя проверять на практике. Например, берешь мелкую загадку — помните, милая Гризельда так смеялась над историей с полупинтой креветок? Эту мелочь и тайной не назовешь, и тем не менее она абсолютно неразрешима, если не найти верный ключ. Или вот еще случай с подменой микстуры от кашля, и с зонтиком мясниковой жены — он тут как бы и ни при чем, если не предположить, что бакалейщик и жена аптекаря ведут себя совершенно неподобающим образом; конечно, так оно и оказалось. Это так увлекательно, когда поразмыслишь над чем-нибудь, а потом убеждаешься в своей правоте.

— А вы всегда оказываетесь правы, мне кажется, — улыбнулся я.

— В том-то и дело, что из-за этого становишься чуточку самоуверенной, — созналась мисс Марпл. — Но мне так хотелось проверить, смогу ли я так же разгадать настоящую, серьезную тайну? То есть сумею ли я в ней разобраться? Рассуждая логически, это совершенно тот же процесс. В конце концов, маленькая действующая модель торпеды — то же самое, что настоящая торпеда.

— Вы считаете, что все дело в подобии, а размеры относительны? — медленно проговорил я. — Должно быть, это так, признаю, это логично. Но я не уверен, что теория подтвердится практикой.

— Уверяю вас, это одно и то же, — сказала мисс Марпл. — Видите ли, все можно свести к общему знаменателю, кажется, мы так это называли в школе? Во-первых, деньги, потом привлекательность для людей, мм-м, противоположного пола, и, конечно, разные странности — людей со странностями такое множество, не правда ли? Признаться, когда узнаешь человека получше, непременно углядишь в нем какую-то странность. Нормальные люди иногда такое выкинут, что и не придумаешь, а ненормальные часто ведут себя очень разумно и как следует. Понимаете, единственный выход — сравнивать людей с другими, которых вы знаете или знали раньше. Вы бы очень удивились, если бы я вам сказала, что всех людей можно отнести к немногом определенным типам.

— Вы меня пугаете, — сказал я. — Я себя чувствую, как под микроскопом.

— Вы, конечно, понимаете, что у меня и в мыслях не было говорить об этом ни с полковником Мельчеттом — он такой властный, ни с бедняжкой инспектором Слаком — он ведь точь-в-точь как молоденькая продавщица в обувной лавке, которая хочет непременно заставить вас купить лакированные лодочки, потому что у нее есть как раз ваш размер, и слышать не хочет, что вам нужны простые опойковые туфли.

Честно говоря, это блестящая характеристика Слака.

— Но вы, мистер Клемент, знаете о преступлении не меньше инспектора Слака, я уверена. И я подумала, что если мы с вами станем работать вместе…

— Как знать, — сказал я. — Должно быть, каждый человек в глубине души воображает себя Шерлоком Холмсом.

Потом я рассказал ей про три письма, полученные сегодня. Рассказал и о том, как Анна нашла портрет, изуродованный до неузнаваемости ножом. Описал и поведение мисс Крэм в полицейском участке, упомянул и о том, как Хэйдок определил подобранный мною кристалл.

— А так как я его нашел, то мне и хотелось бы, чтобы он имел решающее значение, — сказал я в заключение. — Но, всего вероятнее, этот кристалл вообще не имеет отношения к нашему делу.

— А я за эти дни прочла кучу американских детективов — брала в библиотеке, — сказала мисс Марпл. — Может пригодиться для дела.

— Там ничего нет про пикриновую кислоту?

— Боюсь, что нет. Однако я где-то читала, что одного человека отравили, растирая его вместо лекарства пикриновой кислотой на ланолине.

— Но у нас тут никого не отравляли, так что это не подходит, — сказал я.

Потом взял со стола и подал ей свой небольшой реестр.

— Вот моя попытка восстановить некоторые факты, привести их в порядок, — сказал я.

Моя опись фактов

Четверг, 21 сего месяца.

12:30 — полковник Протеро переносит время своего визита с 6 часов на 6:15. Весьма возможно, что это слышала вся деревня.

12:45 — пистолет в последний раз видели лежащим на своем месте (несколько сомнительно, так как ранее миссис Арчер утверждала, что этого не помнит).

5:30 (примерно) — полковник и миссис Протеро выезжают из дому в деревню на машине.

5:30 — ложный вызов к умирающему, звонили из привратницкой у Северных ворот.

6:15 (или раньше на одну-две минуты) — полковник Протеро зашел в мой кабинет, куда его проводила Мэри.

6:20 — миссис Протеро проходит аллеей со стороны сада к окну кабинета. Она не видела полковника Протеро.

6:29 — звонок из коттеджа Лоуренса Реддинга к миссис Прайс Ридли (по данным с телефонной станции).

6:30—6:35 — слышен выстрел (если считать, что время телефонного звонка было указано точно). По показаниям Лоуренса Реддинга, Анны Протеро и доктора Стоуна, выстрел был слышен раньше, но весьма вероятно, что права миссис П.Р.

6:45 — Лоуренс Реддинг приходит в мой дом и обнаруживает т.руп.

6:48 — я встречаюсь с Лоуренсом Реддингом.

6:49 — я обнаруживаю т.руп.

6:55 — Хэйдок осматривает т.руп.

Примечание. Никакого алиби на время с 6:30 до 6:35 нет у двух лиц — у мисс Крэм и миссис Лестрэндж. Мисс Крэм говорит, что была на раскопках, но свидетелей нет. Однако подозрение с нее может быть снято, так как она явно не связана с этим делом. Миссис Лестрэндж вышла от доктора Хэйдока в самом начале седьмого, так как торопилась на свидание. Где и с кем было назначено свидание? Едва ли с полковником Протеро, так как он в это время должен был быть у меня. Миссис Лестрэндж могла быть поблизости от места преступления в указанное время, но у нее вряд ли имелись какие-либо мотивы для убийства. Она ничего не выиграла с его смертью, а теория инспектора — вымогательство — мне кажется неприемлемой. Миссис Лестрэндж не такой человек. Также маловероятно, что она могла получить доступ к пистолету Лоуренса Реддинга.

— Очень четко, — сказала мисс Марпл, одобрительно кивая головой. — Джентльмены всегда все записывают с отменной точностью.

— А вы согласны с тем, что я написал? — спросил я.

— О, да — вы так прекрасно все расписали.

Тогда я задал ей вопрос, который мне давно не терпелось задать.

— Мисс Марпл, — сказал я. — Кого вы подозреваете? Вы как-то говорили, что подозреваете семерых.

— Да, как будто, — рассеянно сказала мисс Марпл. — Но, мне кажется, каждый из нас подозревает разных людей. Собственно говоря, так оно и есть.

Но она не стала спрашивать, кого я подозреваю.

— Все дело в том, — сказала она, — что необходимо подыскать объяснение для всего случившегося. Каждую мелочь нужно истолковать и объяснить. И если у вас есть теория, которая включает в себя все факты без исключения — значит, вы правы. Но это неимоверно сложно. Если бы не эта записка…

— Записка? — удивился я.

— Да, вы же помните, я вам говорила. Записка мне не дает покоя с самого начала. Что-то в ней не так.

— Но ведь теперь все совершенно ясно, — сказал я. — Записка была написана в шесть тридцать пять, а сверху другой рукой, рукой убийцы, приписано 6:20. Я думаю, что с этим все ясно.

— Пусть так, — сказала мисс Марпл. — И все же записка меня беспокоит.

— Почему?

— Послушайте, — мисс Марпл с живостью наклонилась ко мне поближе. — Миссис Протеро, как я вам уже говорила, прошла мимо моего сада, и она прошла к окну кабинета, заглянула внутрь и не увидела полковника Протеро.

— Он сидел и писал за столом, — сказал я.

— Вот тут-то все и сходится! Это было в двадцать минут седьмого. Мы с вами говорили, что он не мог сесть и написать, что ждать больше не может до половины седьмого — скажите сами, зачем ему было усаживаться за стол заблаговременно?

— Об этом я и не подумал, — задумчиво сказал я.

— Давайте-ка еще раз во всем разберемся, мой дорогой мистер Клемент. Миссис Протеро подходит к окну и ей кажется, что в комнате никого нет, она должна быть в этом уверена, иначе она ни за что не пошла бы прямо в мастерскую к мистеру Реддингу. Это было бы очень неосторожно. В комнате должно быть совершенно тихо, чтобы она решила, что там никого нет. Это можно объяснить одной из трех причин на выбор.

— Вы хотите сказать…

— Первая возможная причина — полковник Протеро был уже мертв, но в этом я сомневаюсь. Во-первых, пяти минут не прошло, как он туда вошел, и она или я — мы непременно услышали бы выстрел, а во-вторых, и в этом случае трудно объяснить, зачем он сел за стол. Вторая возможная причина — он уже сидел за столом и писал записку, но тогда записка должна была быть совсем про другое. Он не мог писать, что ему некогда ждать. А третья…

— Да? — сказал я.

— Третья причина — совершенно ясно, что в комнате и вправду никого не было, и миссис Протеро была права.

— Вы хотите сказать, что он прошел в кабинет, потом куда-то вышел и вернулся позже?

— Да.

— Но зачем ему это понадобилось?

Мисс Марпл слегка развела руками, выражая недоумение.

— Тогда на все это надо смотреть с совершенно иной точки зрения, — сказал я.

— Нам так часто приходится менять точку зрения на многие вещи. Вам не кажется?

Я не отвечал. Я тщательно обдумывал три варианта, которые предложила мисс Марпл.

Старая леди вздохнула и встала.

— Мне пора домой. Я так рада, что нам удалось с вами чуточку поболтать, хотя мы немногого добились, да?

— Сказать по совести, — заметил я, подавая ей шаль, — вся эта история для меня — темный лес.

— Что вы! Этого я бы не сказала. Мне думается, что одна теория подходит. То есть, если допустить некое совпадение… а мне кажется, такое допущение позволительно. Только одно, не более, это было бы слишком.

— Вы это серьезно говорите? Про теорию? — спросил я, глядя ей в глаза.

— Должна признаться, что в моей теории не все гладко — есть один факт, который я не могу объяснить. О! Вот если бы записка была совсем другая…

Она вздохнула и покачала головой. Уже выходя, она машинально протянула руку и пощупала цветок, стоявший на высокой подставке; вид у растения был унылый и неухоженный.

— Вы знаете, мистер Клемент, его надо поливать почаще. Бедняжка, он просто сохнет! Скажите вашей служанке, чтобы поливала его каждый день. Я думаю, она этим занимается?

— В той же мере, в какой она вообще чем-то занимается, — сказал я.

— Немного не хватает выучки, да? — спросила мисс Марпл.

— О да, — сказал я. — Гризельда же и слушать не хочет о том, чтобы ее рассчитать. Она уверена, что служанка останется у нас только потому, что ее никто другой не возьмет. Однако Мэри вчера предупредила нас об уходе.

— Вот как? А мне всегда казалось, что она очень привязана к вам обоим.

— Я этого как-то не замечал, — сказал я. — Кстати, ее обидела Летиция Протеро. Мэри вернулась со следствия в расстроенных чувствах, а Летиция уже была здесь, и они… в общем, они повздорили.

— О! — воскликнула мисс Марпл. Она уже было переступила через порог, но внезапно застыла на месте, и лицо у нее изменилось, на нем мелькнула целая череда сменяющих друг друга выражений. Я был удивлен.

— О, боже ты мой, — пробормотала она себе под нос. — Какая же я глупая . Так вот в чем дело. Вполне, вполне возможно, с самого начала.

— Простите?

Она подняла ко мне встревоженное лицо.

— Нет, ничего. Просто мне пришла в голову мысль. Я, пожалуй, пойду домой и хорошенько все обдумаю. Знаете ли, я, кажется, была удивительно недогадлива, просто не верится.

— И мне не верится, — галантно сказал я.

Я проводил ее через сад.

— А вы не могли бы поделиться со мной этой внезапной догадкой? — спросил я.

— Мне бы не хотелось пока что. Понимаете ли, все же есть вероятность, что я ошибаюсь. Впрочем, не думаю. А вот и моя калитка. Большое вам спасибо. Прошу вас, не провожайте меня дальше.

— Записка по-прежнему остается камнем преткновения? — спросил я, когда она, войдя в калитку, закрывала за собой задвижку.

Она посмотрела на меня, словно не понимая.

— Записка? А! Ну, разумеется, это была не та записка. Я и не думала, что она настоящая. Доброй ночи, мистер Клемент.

Она быстрым шагом пошла по тропинке к дому, а я глядел ей вслед, словно прикованный к месту.

Я терялся в догадках.

 

Глава 27

Гризельда и Деннис еще не вернулись. Я подумал, что надо было мне проведать мисс Марпл и заодно позвать их домой — это было бы вполне естественно. Но мы с ней были так поглощены обдумыванием тайны убийства, что забыли о существовании всех остальных.

Я стоял в холле в нерешительности — не пойти ли мне за ними, когда в дверь позвонили.

Я вернулся к двери. Заметив, что в почтовом ящике лежит письмо, я решил, что звонил почтальон, и вынул письмо из ящика. Но звонок снова зазвонил, и я, впопыхах сунув письмо в карман, открыл дверь.

За дверью стоял полковник Мельчетт.

— Привет, Клемент. Еду домой из города, на машине. Решил заглянуть, проведать. Не дадите ли чего-нибудь выпить?

— Конечно, я очень рад. С превеликим удовольствием! — сказал я. — Пойдемте в кабинет.

Он снял кожаное пальто и прошел со мной в кабинет. Я достал виски, содовую и два бокала. Мельчетт стоял у камина, широко расставив ноги, и поглаживал стриженные щеточкой усы.

— У меня для вас есть кое-что новенькое, Клемент. Вы такого еще и не слыхивали. Но с этим можно повременить. Как дела тут, у вас? Еще какая-нибудь старая леди взяла след?

— Ничего плохого про них сказать не могу, — сказал я. — Во всяком случае, одна из них считает, что идет по горячему следу.

— Наша приятельница мисс Марпл? Да?

— Наша приятельница мисс Марпл.

— Такие особы всегда считают, что знают все лучше всех, — сказал полковник Мельчетт.

Он с явным удовольствием потягивал виски с содовой.

— Быть может, с моей стороны нескромно задавать вопросы, — сказал я, — но я надеюсь, что кто-нибудь допросил парнишку из рыбной лавки. Я хочу сказать, что, если у.бийца вышел через парадную дверь, малый, возможно, видел его.

— Слак его допросил, можете не сомневаться, — сказал Мельчетт. — Но парень говорит, что никого не встречал. Да это вообще маловероятно. у.бийца не станет лезть на глаза. У ваших ворот в кустах можно и переждать. Посыльный заходил к вам, к Хэйдоку и к миссис Прайс Ридли. От него схорониться ничего не стоило.

— Да, — сказал я. — Вы правы.

— А с другой стороны, — продолжал Мельчетт, — если все же это дело рук негодяя Арчера, и юный Фред Джексон видел его здесь, он едва ли проговорился бы. Арчер его двоюродный брат.

— Вы всерьез подозреваете Арчера?

— Понимаете ли, старик Протеро его на дух не переносил. И тот был не прочь с ним расквитаться. Снисходительностью старик похвастаться не мог.

— Да, — сказал я. — Человек он был жесткий и непримиримый.

— Я всегда говорю: живите и давайте жить другим, — сказал Мельчетт. — Конечно, закон есть закон, но никому не повредит хоть малая доля человечности. Протеро не знал снисхождения.

— Он этим гордился, — сказал я.

Мы помолчали, потом я спросил:

— А что это за удивительная новость, которую вы мне обещали?

— Да уж, куда удивительнее. Помните ту незаконченную записку, которую Протеро писал, когда его убили?

— Да.

— Мы ее отдали на экспертизу, чтобы убедиться, что «6:20» было приписано другой рукой. Само собой, послали образцы почерка Протеро. Хотите знать заключение? Эту записку Протеро вообще не писал .

— Значит, это подделка?

— Вот именно, «6:20» действительно написано другой рукой, но они в этом не уверены. Эта отметка сделана другими чернилами, но сама записка — подделка. Протеро ее не писал.

— Они в этом уверены?

— Настолько, насколько могут быть уверены эксперты. Вы же знаете, что такое эксперт! Ох! Но в этом они уверены, как будто.

— Потрясающе, — сказал я. Затем память вдруг преподнесла мне сюрприз.

— Послушайте, — сказал я. — Я помню, что миссис Протеро сразу сказала, что почерк совсем не похож на почерк ее мужа, но я не обратил на это внимания.

— Вот как?

— Я решил, что это обычная непоследовательность, женская глупость. Тогда единственное бесспорное во всем деле было именно то, что Протеро написал записку.

Мы смотрели друг на друга.

— Любопытно, — сказал я. — Мисс Марпл только нынче вечером говорила, что записка не настоящая.

— Ну и шустрая старушенция, можно подумать, что она своими руками совершила убийство — слишком много знает, а?

Тут зазвонил телефон. В телефонном звонке есть что-то до странности одушевленное. На этот раз он звонил отчаянно, с какой-то мрачной, трагической настойчивостью.

Я подошел и взял трубку.

— Викарий слушает, — сказал я. — Кто это?

Странный, сдавленный и визгливо-истерический голос раздался в трубке:

— Я хочу покаяться , — возопил он. — Боже мой, я хочу покаяться!

— Алло, — сказал я. — Алло! Послушайте, вы меня разъединили. С какого номера мне звонили?

Тягучий голос ответил, что не знает. И лениво добавил, что просит извинить за беспокойство.

Я положил трубку и обернулся к Мельчетту.

— Вы как-то сказали, что рехнетесь, если еще кто-нибудь признается в убийстве?

— Ну и что?

— Да вот еще кто-то хочет покаяться. А коммутатор нас разъединил.

Мельчетт бросился к телефону и схватил трубку.

— Я им сейчас кое-что скажу!

— Скажите, — согласился я. — Возможно, это на них подействует. Желаю удачи. А я ухожу. Мне кажется, я узнал этот голос.

 

Глава 28

Я быстро шел по деревенской улице. Было одиннадцать часов, в воскресный вечер в это время деревня Сент Мэри Мид словно вымерла. Однако, увидев свет в окне второго этажа в одном из домов, я понял, что Хоуз еще не ложился, и решил зайти. Я остановился и позвонил в дверь.

Долгое время никто не открывал, наконец домоправительница Хоуза, миссис Сэдлер, медленно и с трудом отодвинула два засова, сняла цепь и повернула ключ в дверях, после чего подозрительно выглянула в щелку.

— Да это викарий! — удивленно воскликнула она.

— Добрый вечер, — сказал я. — Я хотел повидать мистера Хоуза. Я увидел в окне свет, должно быть, он еще не спит.

— Может, и не спит. Я к нему не заходила, только ужин подала. Вечер у него выдался тихий — никто не навещал, да и сам он никуда не ходил.

Я кивнул, прошел мимо нее и поднялся по лестнице. У Хоуза и спальня и гостиная на втором этаже.

Я прошел в гостиную. Хоуз лежал на низком кресле-диване. Он спал. Мои шаги его не разбудили. Рядом с ним стояла пустая коробочка из-под порошков и стакан, до половины налитый водой.

На полу, возле его левой ноги, валялся исписанный, смятый в комок лист бумаги. Я поднял его и разгладил. Начал читать:

«Мой дорогой Клемент…»

Я дочитал письмо до конца, невольно вскрикнул и спрятал его в карман. Потом склонился над Хоузом, вглядываясь в его лицо.

Затем я протянул руку к телефону, стоявшему у него под рукой, и назвал свой номер. Мельчетт, как видно, все еще пытался выяснить, откуда был тот звонок, — телефон был занят. Я попросил соединить меня, как только он освободится, и положил трубку.

Я сунул руку в карман — хотел еще раз посмотреть на письмо. Вместе с ним из кармана выпало другое письмо — то, что я вынул из почтового ящика и позабыл прочесть.

Почерк на нем был до отвращения знакомый. Тот самый почерк, которым было написано анонимное письмо, подброшенное сегодня днем.

Я вскрыл письмо.

Я прочел его, перечитал, но не смог осмыслить его содержание.

Я начал читать в третий раз, когда зазвонил телефон. Словно во сне я взял трубку и сказал: «Алло?»

— Алло!

— Это вы, Мельчетт?

— Я, а вы-то где? Я проследил, откуда звонили. Номер…

— Я знаю номер.

— А! Отлично. Вы оттуда говорите?

— Да.

— Что там насчет признания?

— Я его получил.

— Вы что, поймали убийцу?

Я пережил сильнейшее искушение в жизни. Я посмотрел на Хоуза. Посмотрел на измятое письмо. Бросил взгляд на каракули анонимки. Потом на пустую аптечную коробочку с фамилией Херувим на крышке. И вспомнил одну случайную беседу.

Я сделал титаническое усилие.

— Я, я не знаю, — сказал я. — Будет лучше, если вы сами придете.

И дал ему адрес.

Потом сел в кресло напротив кресла Хоуза и стал думать.

На все размышления у меня было ровно две минуты.

Через две минуты Мельчетт будет здесь.

Я взял анонимное письмо и перечитал его в третий раз.

Потом закрыл глаза и задумался…

 

Глава 29

Сколько я так просидел — не заметил, — должно быть, прошло всего несколько минут. Но мне показалось, что миновала целая вечность, когда я услышал скрип двери, обернулся и увидел входящего в комнату Мельчетта.

Он пристально вгляделся в спящего Хоуза, потом обратился ко мне:

— Что тут происходит, Клемент? В чем дело?

Я взял одно из двух писем, которые держал в руке, и дал ему.

Он прочел его вслух, приглушив голос.

«Дорогой мой Клемент, мне необходимо сообщить вам нечто крайне неприятное. Поэтому я предпочел написать. Позже мы можем об этом поговорить. Дело касается недавних пропаж. Неприятно об этом говорить, но я нашел виновника, и ни о каких сомнениях не может быть речи. Как бы ни было тяжко обвинять священнослужителя, церковного пастыря, я выполняю свой долг, с болью, но неукоснительно. Пусть это послужит примером и…»

Мельчетт вопросительно взглянул на меня. После этих слов в письме стоял непонятный росчерк, на этом месте с.мерть остановила руку писавшего.

Мельчетт с шумом вдохнул воздух, посмотрел на Хоуза.

— Так вот в чем разгадка! И раскаяние заставило его признаться!

— В последние дни он был сам не свой, — сказал я.

Внезапно Мельчетт вскрикнул и в два шага оказался возле спящего. Он взял его за плечо и потряс, сначала легонько, потом все сильней и резче.

— Да он не спит! Он наглотался лекарств! Это еще что?

Его взгляд упал на пустую аптечную коробочку. Он поднял ее.

— Неужели он…

— Я думаю, да, — сказал я. — Он мне показывал эти порошки. Сказал, что его предупреждали не принимать большими дозами. Для него это был единственный выход. Бедняга. Может быть, наилучший выход. Не нам его судить.

Но Мельчетт был прежде всего начальником полиции графства. Те доводы, которые я мог принять во внимание, для него ничего не значили. Он поймал убийцу, а убийцу было положено судить и повесить.

Он мгновенно перешел к телефону и нетерпеливо стучал по рычажку, пока не получил ответа. Он назвал номер Хэйдока. Затем на минуту стало тихо — он ждал ответа, не сводя глаз с простертой в кресле фигуры.

— Алло-алло-алло, доктор Хэйдок? Скажите доктору, путь немедленно идет на Хай-стрит. Мы у мистера Хоуза. Срочно!.. Да что там у вас? А какой это номер? Прошу прощенья.

Он стукнул по рычажку, вспыхнув от возмущения.

— Не тот номер, не тот номер, вечно у них не те номера! А дело идет о человеческой жизни! Алло!!! Вы дали мне не тот номер! Да, не теряйте времени, дайте три-девять, а не три-пять!

Еще одна напряженная пауза, на этот раз короче первой.

— Алло, это вы, Хэйдок? Говорит Мельчетт. Приходите на Хай-стрит, 19, сейчас же, прошу вас. Хоуз наглотался каких-то порошков. Спешите, дорога каждая минута.

Он бросил трубку и зашагал взад-вперед по комнате.

— Как вы не догадались сразу же вызвать доктора, Клемент, просто уму непостижимо. Сидите здесь и считаете ворон!

На мое счастье, Мельчетту столь же непостижимо и то, что у других могут быть иные соображения и намерения, чем у него лично. Я промолчал, и он продолжал:

— Где вы нашли это письмо?

— Валялось скомканное на полу — видно, выпало у него из рук.

— Поразительное дело — старая дева как в воду глядела — мы ведь и вправду нашли не ту записку. Как она умудрилась это сообразить! Но этот тоже хорош — не порвал ее, не сжег — просто осел! Только подумайте, держать при себе самую неопровержимую улику из всех мыслимых улик!

— Человеческая натура соткана из противоречий.

— А если бы не это, нам бы ни одного убийцу поймать не пришлось. Рано или поздно они обязательно сморозят какую-нибудь глупость! У вас очень подавленный вид, Клемент. Должно быть, это для вас ужасный удар?

— Верно. Я говорил, что Хоуз последнее время был какой-то странный, но я себе и представить не мог…

— А кто мог? Ага, похоже, машина. — Он подошел к окну, поднял штору и выглянул на улицу. — Точно. Хэйдок.

Через минуту доктор вошел в комнату.

Мельчетт объяснил ему все в нескольких словах.

Хэйдок никогда не выдавал своих чувств. Он только приподнял брови, кивнул и подошел к пациенту. Пощупал пульс, приподнял веко, внимательно вгляделся в глаз.

Потом обернулся к Мельчетту.

— Вам нужно спасти его для виселицы? Дело зашло довольно далеко, если хотите знать. Все висит на волоске. Не знаю, сумею ли привести его в себя.

— Делайте все, что в ваших силах.

— Хорошо.

Он порылся в своем саквояже, вынул шприц, сделал инъекцию в руку Хоуза. Потом выпрямился.

— Лучше будет доставить его в Мач Бенэм в больницу. Помогите перенести его в машину.

Мы оба бросились помогать. Усаживаясь за руль, Хэйдок бросил через плечо последнюю фразу:

— Кстати, повесить его вам не удастся, Мельчетт, имейте в виду.

— Вы считаете, что он не выкарабкается?

— Это уж как получится. Я не об этом. Просто даже если он выживет, понимаете, бедняга не может отвечать за свои действия. Я дам медицинское свидетельство.

— Что он хотел сказать? — спросил Мельчетт, когда мы снова поднимались по лестнице.

Я объяснил, что Хоуз страдал энцефалитом.

— Сонной болезнью, что ли? В наше время обязательно найдется уважительная причина для всякого грязного дела. Верно?

— Наука многое нам объясняет.

— К черту науку! Прошу прощенья, Клемент, но меня прямо воротит от всех этих слюней и соплей — нечего миндальничать! Я человек простой. Ладно, пора заняться осмотром комнаты.

Но в эту минуту нам помешали — и это было совершенно неожиданное и поразительное явление. Дверь отворилась, и в комнату вошла мисс Марпл.

Она порозовела от смущения, понимая, в какое недоумение повергла нас обоих. Говорила она взволнованно, словно оправдываясь:

— Простите, простите меня, ради бога, — так вторгаться! Добрый вечер, полковник Мельчетт. Я еще раз прошу меня извинить, но я узнала, что мистер Хоуз занемог, и решила, что надо зайти, спросить, не нужна ли моя помощь.

Она замолчала. Полковник Мельчетт глядел на нее довольно неблагосклонно.

— Вы очень добры, мисс Марпл, — сухо ответил он. — Не стоило беспокоиться. А как вы узнали, кстати?

Я сам ждал минуты, чтобы задать тот же вопрос!

— По телефону, — объяснила мисс Марпл. — На телефонной станции постоянно путают номера, верно? Вы сначала говорили со мной, а думали, что это доктор Хэйдок. Мой номер три-пять.

— Так вот в чем дело! — воскликнул я.

— И вот, — продолжала она, — я решила зайти, узнать, не надо ли помочь.

— Вы очень добры, — сказал Мельчетт еще более сухо. — Ничего не нужно. Хэйдок увез его в больницу.

— Прямо в больницу? Как я рада это слышать! У меня камень с души свалился. Там он будет в полной безопасности. Когда вы сказали, что ничего не нужно, вы ведь не хотели сказать, что ему уже ничем не поможешь? Да? Неужели вы считаете, что он не выживет?

— Ничего нельзя предсказать, — заметил я. Мисс Марпл уже углядела картонную коробочку.

— Я думаю, он принял большую дозу? — сказала она.

Я уверен, что Мельчетт предпочел бы все от нее утаить. Может быть, и я бы так поступил при иных обстоятельствах. Но в моей памяти слишком свежа была беседа с мисс Марпл, и я поступил вразрез с его принципами, хотя, признаюсь, ее мгновенное появление и нескрываемое любопытство вызвали у меня несколько неприятное чувство.

— Посмотрите-ка вот на это, — сказал я, протягивая ей незаконченное письмо Протеро.

Она взяла его и прочла, не выказывая ни малейшего удивления.

— Вы нечто подобное предвидели, не правда ли? — спросил я.

— Да-да, разумеется. Можно ли мне спросить, мистер Клемент, что привело вас сюда именно сегодня? Это мне не совсем понятно. Вы и полковник Мельчетт — этого я никак не ожидала.

Я объяснил, что звонили по телефону и мне показалось, что я узнал голос Хоуза. Мисс Марпл задумчиво кивнула.

— Очень интересно. Счастливый случай, если можно так сказать. Да, ведь вы пришли сюда вовремя, как раз вовремя.

— Что значит — вовремя? Вы так считаете? — с горечью спросил я.

Мисс Марпл искренне удивилась.

— Конечно, вы же спасли жизнь мистера Хоуза.

— А вам не кажется, — сказал я, — что лучше было бы ему не выздоравливать? Лучше и для него, и для всех остальных. Теперь мы знаем правду, и…

Я замолк на полуслове — мисс Марпл кивала головой что-то уж слишком энергично, — я даже забыл, о чем хотел говорить.

— Вот именно! — сказала она. — Вот именно! Как раз то, что он хотел вам внушить! Что вы знаете всю правду и что для всех было бы лучше так, как оно вышло. Ода, все сходится наилучшим образом: письмо, и отравление порошками, и настроение бедного мистера Хоуза, и его исповедь… Все сходится, но все это неправда !

Мы молча смотрели на нее.

— Вот почему я так рада, что мистер Хоуз в безопасности — в больнице, там до него никто не доберется. Если он выздоровеет, он вам сам расскажет всю правду.

— Правду?

— Да! Что он не тронул и волоска на голове полковника Протеро.

— А телефонный звонок? — возразил я. — Письмо, отравление порошками. Все яснее ясного.

— Он и хотел, чтобы вы так думали. Он очень хитрый. Сохранить письмо и подбросить его в удобную минуту — это требует большой хитрости.

— Кто это «он»? — сказал я.

— у.бийца, — отвечала мисс Марпл.

И невозмутимо добавила:

— Мистер Лоуренс Реддинг…

 

Глава 30

Мы смотрели на нее в полном изумлении. Я думаю, в тот момент оба мы искренне считали, что она не в своем уме. Обвинение звучало в высшей степени неправдоподобно.

Полковник Мельчетт опомнился первым. Он заговорил ласково, с какой-то жалостливой снисходительностью.

— Побойтесь бога, мисс Марпл, — сказал он. — Молодой Реддинг вне всякого подозрения.

— Естественно, — сказала мисс Марпл. — Он об этом позаботился.

— Наоборот, — сухо возразил полковник Мельчетт. — Он сделал все, от него зависящее, чтобы его обвинили в убийстве.

— Да, — сказала мисс Марпл. — Он нас всех провел, и меня точно так же, как и других. Может быть, вы припомните, дорогой мистер Клемент, как я была поражена, когда услышала, что мистер Реддинг признался. У меня в голове все перевернулось, и я решила, что он не виноват, хотя до тех пор я не сомневалась, что он преступник.

— Значит, вы подозревали Лоуренса Реддинга?

— В книгах преступником всегда оказывается тот, кого меньше всех подозревают, я знаю. Только это правило вовсе не годится для реальной жизни. Чаще всего именно то, что бросается в глаза, и есть правда. Я всегда хорошо относилась к миссис Протеро, но это не помешало мне заметить, что она полностью попала под влияние мистера Реддинга и готова исполнить все, что он велит, а он, разумеется, не из тех молодых людей, которые мечтают сбежать с чужой женой, у которой нет ни гроша за душой. С его точки зрения, полковник Протеро был помехой, которую следовало устранить, и он его устранил. У некоторых молодых людей нет никаких моральных устоев.

Полковник Мельчетт давно уже нетерпеливо фыркал. Теперь он рванулся в бой.

— Неслыханная чепуха от начала до конца! Нам известно все, что делал Реддинг до 6:50, а Хэйдок ясно сказал, что в это время полковник Протеро был еще жив. Вы, кажется, думаете, что знаете все лучше врача! А может, вы считаете, что Хэйдок солгал — бог весть зачем?

— Я считаю, что доктор Хэйдок сказал чистую правду. Он очень порядочный человек. Дело в том, что полковника Протеро застрелила миссис Протеро, а вовсе не мистер Реддинг.

Мы снова онемели. Мисс Марпл поправила кружевное жабо, спустила с плеч пушистую воздушную шаль и начала читать нам лекцию в самых благопристойных, подобающих для старой девы, тонах, мягко и совершенно естественно сообщая самые поразительные вещи.

— До этого времени я не считала себя вправе говорить. Если вам кажется, что вы все точно знаете, — это еще не доказательство. И пока вы не найдете объяснения для всех фактов до единого (как я уже говорила сегодня вечером дорогому мистеру Клементу), нельзя с уверенностью выдвигать свою теорию. А у меня не хватало всего одного факта, только одно и оставалось объяснить, — и вот, совершенно внезапно, когда я выходила из кабинета мистера Клемента, я заметила фикус в горшке возле окна — в нем-то и была разгадка! Ясно как божий день!

— Спятила, — шепнул мне полковник Мельчетт. — Окончательно спятила.

Но мисс Марпл, как ни в чем не бывало, продолжала свой рассказ мелодичным голосом истинной леди, сияя безмятежной благожелательностью к нам.

— Мне было очень прискорбно поверите в это, очень прискорбно. Видите ли, они оба мне так нравились. Но вы же знаете, что такое человеческая натура. Должна вам сказать, что, когда они, друг за дружкой, оговорили себя самым глупым образом, у меня прямо камень с души свалился. Я обрадовалась своей ошибке. И я стала размышлять: у кого еще был мотив для устранения полковника Протеро.

— Семеро подозреваемых! — пробормотал я себе под нос.

Она одарила меня улыбкой.

— Вот именно. Этот Арчер — весьма сомнительно, но если он напьется — можно ли за него поручиться? Алкоголь ударяет в голову. И, само собой, ваша Мэри. Она очень давно встречается с Арчером, а характер у нее престранный. И мотив, и возможность — ведь она была в доме одна-одинешенька! Старая миссис Арчер могла с легкостью похитишь пистолет у мистера Реддинга и отдать ему или ей. Потом, конечно. Петиция — ей нужна и свобода, и деньги, чтобы жить в свое удовольствие. Я знаю множество случаев, когда самые прелестные, неземные девушки выказывали полное отсутствие щепетильности, хотя, конечно, джентльмены ни за что не согласятся в это поверить.

Я виновато моргнул.

— Потом еще теннисная ракетка, — продолжала мисс Марпл.

— Теннисная ракетка?

— Ну да, та самая, что попалась на глаза Кларе, служанке миссис Прайс Ридли, валялась на траве у ваших ворот. А это говорит о том, что мистер Деннис ушел с теннисной игры раньше, чем получается по его словам. Мальчики в шестнадцать лет такие уязвимые и неуравновешенные! Каков бы ни был мотив — ради Летиции или ради вас — он мог на это пойти. И наконец, бедняжка мистер Хоуз и вы сами, но альтернативно, как выражаются юристы.

— Я? — вскричал я с живейшим удивлением.

— Да, конечно. Вы уж простите великодушно — я в это ни минуты не верила, но был разговор об исчезающих церковных сборах. Один из вас — либо вы, либо мистер Хоуз — должен быть виноват, и миссис Прайс Ридли повсюду намекала, что это дело ваших рук, главным образом на основании того, что вы так резко протестовали против всяких расследований. Разумеется, я-то была уверена с самого начала, что это мистер Хоуз, он очень напомнил мне того несчастного органиста, о котором я вам рассказывала, но все же никогда нельзя быть уверенной …

— Зная человеческую натуру, — мрачно изрек я.

— Вот именно. Ну, и кроме того, естественно, остается еще душечка Гризельда.

— Миссис Клемент абсолютно ни при чем, — оборвал ее полковник Мельчетт. — Она вернулась поездом в 6:50.

— Это она так говорит, — отпарировала мисс Марпл. — Никогда нельзя верить людям на слово. В этот вечер поезд в 6:50 опоздал на полчаса. Но я своими собственными глазами видела ее в четверть седьмого, она шла в сторону Старой Усадьбы. Следовательно, она приехала раньше, на другом поезде. Собственно говоря, ее видели, но вы, должно быть, об этом знаете?

Она испытующе посмотрела на меня.

Повинуясь необъяснимому магнетизму ее взгляда, я протянул ей последнее анонимное письмо, то самое, которое прочел незадолго до нашего разговора. Там было подробно изложено, как Гризельду видели выходящей из коттеджа Лоуренса Реддинга через застекленную дверь в двадцать минут седьмого, в тот роковой день.

Ни тогда, ни после я не проронил ни слова об ужасном подозрении, в некий момент пронзившем мне душу. Это представилось мне, как страшный сон, как наваждение, — былая близость между Лоуренсом и Гризельдой, которая стала известна Протеро, его угроза довести все до моего сведения, — и Гризельда в отчаянии похищает револьвер и заставляет его замолчать навсегда. Как я уже сказал — это было наваждение, кошмарный сон, на несколько бесконечных минут приобретший все признаки жуткой реальности.

Не знаю, подозревала ли это мисс Марпл. Вполне возможно. От нее ничто не укроется.

Она отдала мне письмо, коротко кивнув головой.

— Вся деревня об этом судачила, — сказала она. — И вправду, выглядело это довольно подозрительно. Особенно когда миссис Арчер показала под присягой, что пистолет был на своем месте, когда она уходила в полдень.

Она на минуту умолкла, затем продолжала:

— Но я непозволительно отвлеклась от главного! Я вот что хотела — я считаю это своим долгом — изложить вам мое объяснение тайны. Если вы мне не поверите, я буду утешаться тем, что сделала все, что в моих силах. И без того мое желание — прежде совершенно увериться, а потом говорить, — едва не стоило жизни бедному мистеру Хоузу.

Она снова замолчала, а когда заговорила снова, ее голос звучал иначе — тверже, решительней. Больше не казалось, что она оправдывается или извиняется.

— Вот мое объяснение всего происшедшего. К четвергу преступление было полностью обдумано, до мельчайших подробностей. Сначала Лоуренс Реддинг зашел к викарию, зная, что не застанет его дома. Он принес пистолет, который спрятал в горшок с фикусом, на подставке возле окна. Когда вернулся викарий, Лоуренс Реддинг объяснил свое присутствие тем, что он решился уехать отсюда. В пять тридцать Лоуренс Реддинг позвонил викарию из дома привратника, что у Северных ворот, подражая женскому голосу (вы помните, что он одаренный актер).

Миссис Протеро с мужем только что выехали в деревню. И одна прелюбопытная деталь (хотя никому не пришло в голову этим заинтересоваться) — миссис Протеро не взяла с собой сумочку. Это совершенно необычный для женщины поступок. Почти точно в двадцать минут седьмого она проходит мимо моего садика и останавливается поговорить со мной, чтобы я могла хорошенько рассмотреть, что оружия при ней не было и что она ведет себя нормально, как всегда. Они, видите ли, знали, что я человек наблюдательный. Она скрылась за углом дома и прошла к двери кабинета. Бедный полковник сидел за столом и писал вам письмо. Он глуховат — это всем известно. Она вынимает пистолет из горшка — он у нее под рукой, как задумано, — подходит к нему сзади, стреляет в затылок, бросает пистолет на пол, молнией вылетает из дома и бежит к мастерской. Любой будет готов присягнуть, что на это у нее хватило бы времени!

— А выстрел? — придирчиво спросил полковник. — Вы же не слышали выстрела?

— Насколько мне известно, существует приспособление, которое называется глушитель Максима. Я читала о нем в детективных романах. Я подумала, что «чиханье», которое слышала Клара, служанка, и был тот самый выстрел. Но это неважно. Миссис Протеро встречается у мастерской с мистером Реддингом. Они входят туда вместе, но, такова уж человеческая натура! — боюсь, они упустили из виду, что я не уйду из сада, пока они не выйдут оттуда!

Мисс Марпл, так весело признававшая собственные слабости, окончательно завоевала мое сердце.

— Когда они вышли, они вели себя естественно, даже весело. Вот тут они и совершили просчет, учитывая обстоятельства. Ведь если они и вправду распрощались навсегда, как они утверждают, у них был бы совсем другой вид. Но в этом, видите ли, было слабое место их заговора. Они просто не смели выглядеть встревоженными или огорченными. А на следующие десять минут они старательно обеспечили себе алиби. Так это, кажется, называется? Наконец, мистер Реддинг идет в ваш дом и выбегает оттуда вам навстречу. Вероятно, он увидел вас на тропинке издалека, и неплохо подсчитал, сколько времени в его распоряжении. Он поднимает пистолет и глушитель, оставляет на столе поддельное письмо с указанием времени, написанным другим почерком и другими чернилами. Когда подделка будет раскрыта, ее истолкуют как неумелую попытку бросить тень на Анну Протеро.

Но, подбрасывая письмо, он находит другое, написанное самим полковником Протеро, — полная для него неожиданность. Будучи чрезвычайно умным молодым человеком, он понимает, что письмо ему может пригодиться, и берет его с собой. Он переводит стрелки настольных часов на время, указанное в записке, — прекрасно зная, что часы всегда поставлены на пятнадцать минут вперед. Замысел тот же — еще одна попытка очернить миссис Протеро. Затем он уходит, встречает вас у калитки и играет роль человека, близкого к безумию. Как я уже говорила, он и вправду очень умен. Что станет делать у.бийца, только что совершивший преступление? Разумеется, он постарается держаться как можно более естественно. Значит, мистер Реддинг будет вести себя совсем иначе. Он выбрасывает глушитель, он отправляется прямиком в полицейский участок с пистолетом, в подтверждение шитого белыми нитками самооговора, и все мы попадаемся на удочку!

В изложении мисс Марпл было что-то завораживающее. Она говорила с такой уверенностью, что оба мы чувствовали — преступление было совершено именно так, а не иначе.

— А выстрел, который донесся из лесу? — спросил я. — Это и есть то случайное совпадение, о котором вы упоминали раньше?

— О, что вы, нет! — Мисс Марпл решительно помотала головой. — Это было вовсе не случайное совпадение, ничего похожего. Было совершенно необходимо, чтобы люди слышали выстрел, иначе трудно было бы отвести подозрения от миссис Протеро. Как мистер Реддинг это подстроил, мне не совсем ясно. Но я поняла, что пикриновая кислота взрывается, когда на нее падает что-то тяжелое, а вы ведь припоминаете, дорогой викарий, что встретили мистера Реддинга с большим камнем в руках как раз в том самом месте, где потом подобрали кристалл. Джентльмены выдумывают такие хитроумные приспособления — подвесить камень над кристаллами, подвести бикфордов шнур, или запал, если я не спутала, в общем, нечто, что будет тлеть минут двадцать, так что взрыв прозвучит примерно в 6:30, когда они с миссис Протеро выйдут из мастерской и будут у всех на виду. Надежное приспособление — на этом месте потом окажется большой булыжник и больше ничего! Но он позаботился и камень убрать, когда вы на него вышли.

— Я думаю, вы правы, — воскликнул я, вспомнив, как вздрогнул от неожиданности Лоуренс Реддинг, увидев меня перед собой. Тогда я ничего не заподозрил, но теперь…

Мисс Марпл, казалось, читала мои мысли — она многозначительно кивнула.

— Да, — сказала она, — для него это была пренеприятная встреча, в самый неподходящий момент. Но он отлично вывернулся — сделал вид, что несет мне камень для альпийской горки. Только вот… — мисс Марпл вдруг заговорила с особенным нажимом:

— Камень был совершенно неподходящий для моей альпийской горки! И это навело меня на след!

Полковник Мельчетт просидел все это время словно в трансе. Тут он проявил признаки жизни. Фыркнув раз-другой носом и растерянно высморкавшись, он заявил:

— Ну, я вам скажу! Это уж, честное слово…

На более определенное высказывание он не отважился. Мне кажется, что и его, как и меня, подавила логическая безупречность умозаключений мисс Марпл. Но в данный момент он не хотел в этом признаваться.

Напротив, он протянул руку, схватил скомканное письмо и рявкнул.

— Ладно, это сойдет. А что вы скажете про Хоуза? Этот тип позвонил и сам признался!

— Да, это был перст божий. Несомненно, влияние проповеди викария. Знаете, мистер Клемент, вы произнесли замечательную проповедь. Она глубоко повлияла на мистера Хоуза, я думаю. Он больше не мог этого выносить, он жаждал признаться в злоупотреблении церковными сборами.

— Что?

— Конечно, и это, по воле Провидения, спасло ему жизнь. (Я искренне надеюсь и уповаю, что его жизнь спасена. Доктор Хэйдок — замечательный врач.) Насколько я понимаю, мистер Реддинг сохранил письмо (дело рискованное, но я думаю, что он спрятал его в надежном месте) и постарался выяснить, к кому оно относится. Вскоре он уверился, что это мистер Хоуз. Я слышала, что он вчера вечером вернулся с мистером Хоузом к нему домой и провел здесь весь вечер. Я подозреваю, что он подменил коробочку с лекарством мистера Хоуза, а письмо спрятал в карман его халата. Бедный молодой человек в полном неведении проглотит смертельный порошок, а после его смерти найдут письмо, и все непременно решат, что он застрелил полковника Протеро и покончил с собой в приступе раскаяния. Мне кажется, что мистер Хоуз нашел письмо сегодня, после того, как проглотил яд. В его болезненном состоянии ему причудилось, что это нечто сверхъестественное — да еще после проповеди викария — и он почувствовал, что должен во всем признаться.

— Ну и ну! — сказал полковник Мельчетт. — Честное слово!.. Абсолютно невероятно! Я не верю ни одному слову!

Ему никогда еще не случалось высказываться столь неубедительно. Видимо, и сам он это понял, поэтому задал еще один вопрос:

— А вы можете объяснить другой звонок по телефону, из коттеджа мистера Реддинга к миссис Прайс Ридли?

— А! — сказала мисс Марпл. — Это я и называю совпадением. Этот звонок подстроила душечка Гризельда, я думаю, не обошлось тут и без мистера Денниса. Они проведали, какие слухи миссис Прайс Ридли распускает про викария, и задумали таким образом (конечно, это ребячество) заставить ее замолчать. А совпадение в том, что звонок раздался точно в тот же момент, что и выстрел в лесу. Это и навело всех на мысль, что между ними есть какая-то связь.

Я вдруг вспомнил, как все, слышавшие выстрел, говорили, что он «не такой, как обычные выстрелы». И они были правы. Однако как трудно было объяснить, чем именно он отличался от других выстрелов. Полковник Мельчетт откашлялся.

— Ваше решение выглядит довольно убедительно, мисс Марпл, — сказал он. — Но разрешите мне указать вам на то, что у вас нет никаких улик.

— Знаю, — сказала мисс Марпл. — Но все же вы мне верите, не правда ли?

После затянувшейся паузы полковник сказал довольно принужденно:

— Да, верю. Пропади оно все пропадом, только так это и могло произойти. Но нет ни малейшей улики — ни тени улик!

Мисс Марпл негромко кашлянула.

— Поэтому я и подумала, что при подобных обстоятельствах…

— Да?

— Позволительно будет поставить маленькую ловушку

 

Глава 31

Мы оба — полковник Мельчетт и я — воззрились на нее.

— Ловушку? Какую еще ловушку?

Мисс Марпл помялась, как бы в нерешительности, но было совершенно ясно, что у нее готов тщательно разработанный план.

— Скажем, мистеру Реддингу кто-то звонит по телефону и предупреждает его.

Полковник Мельчетт улыбнулся.

— «Все пропало! Бегите!» Старый трюк, мисс Марпл. Нет, я не говорю, что он так уж плох. Иногда срабатывает. Но наш мистер Реддинг — слишком шустрая птичка, чтобы попасть в такой силок.

— Тут нужно что-нибудь особенное, я понимаю, — сказала мисс Марпл. — Я бы предложила — это мое предположение, не больше, — предостеречь его должен человек, известный своими неординарными взглядами на подобные дела. Доктор Хэйдок иногда высказывал такие воззрения, что люди могли подумать, будто он и на убийство смотрит с какой-то особой точки зрения. Если бы он намекнул, что кто-то, миссис Сэдлер или кто-нибудь из ее детишек, своими глазами видел, как он подменил коробочку с порошками, тогда, естественно, если мистер Реддинг ни в чем не виноват, он пропустит это мимо ушей, но если…

— Верно, он может тогда и сорваться, сделать какую-нибудь глупость.

— И сам попадется нам в руки. Возможно. Очень хорошо придумано, мисс Марпл. А Хэйдок пойдет на это? Вы сами сказали, что его воззрения…

Мисс Марпл оживленно перебила его.

— О! Да ведь это все теории! Они никогда не применяются на практике, верно? А вот и он, кстати, можете сами у него спросить.

Хэйдок, как мне показалось, удивился, застав мисс Марпл в нашем обществе. У него был усталый, замученный вид.

— Пронесло, — сказал он. — Я уж и не чаял его выцарапать. Но он выкарабкается. Долг врача — спасать своего пациента, и я его спас, но я был бы рад не меньше, если бы мне это не удалось.

— Вы перемените мнение, — сказал полковник Мельчетт, — когда услышите, что мы вам расскажем.

Коротко и лаконично он изложил доктору теорию мисс Марпл, закончив ее последним предложением.

Тут нам представился исключительный случай увидеть своими глазами, что именно имела в виду мисс Марпл, утверждая, что теории никогда не применяются на практике.

Воззрения Хэйдока, судя по всему, мгновенно и резко переменились. Мне кажется, он был бы рад видеть голову Лоуренса Реддинга на блюде, как царь Ирод. И мне кажется, вовсе не убийство полковника Протеро заставило его жаждать крови, а покушение на несчастного Хоуза.

— Негодяй проклятый! — бушевал Хэйдок. — Негодяй проклятый! И этот бедолага Хоуз! У него мать и сестра. Клеймо — мать и сестра убийцы! — осталось бы на них до конца жизни, а на какую душевную пытку он их обрек! Неслыханная, трусливая, гнусная подлость!

Хотите видеть безудержную, первозданную ярость в чистом виде, пожалуйста, стоит только довести до белого каления убежденного гуманиста.

— Если это правда, — добавил он, — можете на меня рассчитывать. Этого типа надо стереть с лица земли. Тронуть беззащитное существо, беднягу Хоуза!..

Все неудачники и подранки могут всегда рассчитывать на сочувствие доктора Хэйдока.

Он с увлечением обсуждал детали операции с Мельчеттом, когда мисс Марпл встала, собираясь уходить. Я вызвался ее проводить.

— Вы так добры, мистер Клемент, — сказала мисс Марпл, когда мы шли по опустевшей улице. — Боже, уже за полночь! Надеюсь, Рэймонд лег спать, не дожидаясь меня.

— Ему бы следовало вас сопровождать, — заметил я.

— А я ему не сказала, что ухожу, — призналась мисс Марпл.

Я вдруг улыбался, вспомнив тонкий психологический анализ преступления, сделанный Рэймондом Уэстом.

— Если ваша теория оправдается — я-то в этом ни на минуту не сомневаюсь, — сказал я, — вы обставите племянника на много очков.

Мисс Марпл тоже улыбнулась — и это была снисходительная улыбка.

— Я запомнила одно присловье своей двоюродной бабушки Фанни. Мне тогда было шестнадцать, и оно показалось мне ужасно глупым.

— Да? — заинтересовался я.

— Бабушка любила повторять: «Молодым кажется, что старики глупы, но старики-то знают , что молодые — дурачки!»

 

Глава 32

Рассказать осталось совсем немного. План мисс Марпл себя оправдал. Так как Лоуренс Реддинг был виноват, намек на то, что есть свидетель подмены лекарства, заставил его «сделать глупость». Нечистая совесть не дает покоя.

Конечно, положение его было не из легких. Первым его побуждением, я думаю, было бежать куда глаза глядят. Но ведь нельзя было бросать соучастницу. Он не смог исчезнуть, не переговорив с ней, а ждать до утра не рискнул. Той же ночью он проник в Старую Усадьбу, а за ним следовали два самых надежных подчиненных полковника Мельчетта. Он бросил горсть гравия в окно Анны Протеро, разбудил ее и отчаянным шепотом вызвал вниз, поговорить. Несомненно, снаружи они чувствовали себя в большей безопасности, чем в доме, — Летиция могла проснуться. Однако вышло так, что два полицейских офицера подслушали весь разговор, от начала до конца. Никаких сомнений не оставалось. Мисс Марпл оказалась права во всем, до мелочей.

Суд над Лоуренсом Реддингом и Анной Протеро — достояние гласности. Я не намерен повторять отчеты прессы. Замечу только, что большие почести выпали на долю инспектора Слака, благодаря служебному рвению и уму которого преступники были переданы в руки правосудия. Естественно, об участии мисс Марпл нигде не упомянуто. Да она сама пришла бы в ужас при одной мысли об этом.

Летиция зашла ко мне перед самым судом. Она вплыла в дверь моего кабинета, как всегда, похожая на бесплотную тень. Она сказала, что с самого начала была уверена в виновности мачехи. Под предлогом поисков желтого беретика она хотела обыскать кабинет получше. Она надеялась, пусть даже напрасно, обнаружить что-то, укрывшееся от глаз полиции.

— Знаете, — протянула она своим потусторонним голосом, — они же не могли ее так ненавидеть, как я. А ненависть очень помогает.

Она ничего не нашла, но зато подбросила под стол сережку Анны.

— Раз я знала , что она у.бийца, это же все равно. Так или иначе. Она его убила или нет?

Я незаметно вздохнул. Летиция никогда не научится видеть некоторые вещи. В некоторых отношениях она поражена моральным дальтонизмом — цветовой слепотой.

— Какие у вас планы, Летиция? — спросил я.

— Когда все будет позади, я уеду за границу. — Она помолчала и добавила: — Я еду за границу со своей матерью.

Я взглянул на нее, не веря своим ушам. Она кивнула.

— Неужели вы не догадывались? Миссис Лестрэндж — моя мать. Она при смерти, знаете? Она хотела со мной повидаться и приехала сюда под вымышленным именем. Ей помогал доктор Хэйдок. Он очень старый друг — когда-то был в нее по уши влюблен, — видно невооруженным глазом! Он к ней неравнодушен. Мужчины всегда сходили с ума по маме, я знаю. Она и сейчас ужасно привлекательна. Во всяком случае, доктор Хэйдок старался вовсю, помогал ей. Она свое настоящее имя скрыла — люди обо всем болтают и сплетничают, противно! Она тогда пошла к отцу, сказала, что у.мирает и очень хочет меня повидать. А отец вел себя, как скотина. Сказал, что она потеряла все родительские права и что я думаю, будто она умерла. Как бы не так, меня не проведешь! Такие, как отец, никогда дальше своего носа не видят!

Но мама сдаваться не собиралась, она не такая. Она просто считала, что приличнее обратиться сперва к отцу, а когда он ей так нагрубил, она послала мне записочку, я договорилась, что уйду с тенниса пораньше и встречусь с ней в конце тропинки, в четверть седьмого. Мы просто встретились на минутку и условились, когда встретимся опять. Расстались до половины седьмого. А потом я была в кошмарном состоянии — боялась, что ее обвинят в убийстве отца. Уж у нее-то была причина его ненавидеть. Поэтому я и добралась до ее портрета — там, на чердаке, — и изрезала его. Полиция могла разнюхать и узнать ее на портрете, вот чего я боялась. И доктор Хэйдок тоже перетрусил. Мне даже казалось, что он иногда всерьез думает, что она и есть у.бийца! Мама такая — отчаянная. Она не думает о последствиях.

Она на минуту замолчала.

— Вот что странно… Мы с ней родные. А отец мне был, как неродной. Но мама… ладно, я еду с ней за границу, это решено. Я буду рядом с ней до… до конца.

Она встала, и я взял ее руку в свои.

— Да благословит Господь вас обеих, — сказал я. — Я уверен, что в один прекрасный день вас ждет большое счастье, Летиция.

— Пора бы, — сказала она, пытаясь засмеяться. — До сих пор оно меня не очень-то баловало, а? Да ну, в конце концов, это не важно. Прощайте, мистер Клемент. Вы всегда ко мне хорошо относились, вы ужасно добрый, и Гризельда тоже.

Гризельда!

Пришлось ей рассказать начистоту, как ужасно огорчило меня анонимное письмо; сначала она рассмеялась, а потом с самым серьезным видом отчитала меня.

— Тем более, — сказала она в заключение, — что я собираюсь в будущем стать скромной и богобоязненной — в точности, как Отцы-пилигримы.[11]

Я никак не мог представить себе Гризельду в роли Отца-пилигрима. Она продолжала:

— Понимаешь, Лен, в мою жизнь скоро войдет что-то новое, и я стану более спокойной, уравновешенной. В твою жизнь оно тоже войдет, только тебе оно принесет радость, молодость, во всяком случае, я на это надеюсь! И ты не будешь то и дело называть меня «дорогое дитя», когда у нас будет настоящий ребенок, мой и твой. Знаешь, Лен, я решила, что пора мне стать настоящей «женой и матерью» (как пишется в книгах), и домашним хозяйством тоже займусь всерьез. Я уже купила две книжки про Домоводство и одну — про Материнскую Любовь, и если уж это не сделает меня идеальной женой, я не знаю, что еще для этого нужно! Книжки потешные, я смеялась до колик, нет, написаны они всерьез, ну ты сам понимаешь. Смешнее всего про воспитание молодого поколения.

— А ты случайно не купила книгу про то, как Надо Обращаться с Мужем, признавайся? — спросил я с опаской и привлек ее к себе.

— Мне она ни к чему, — отвечала Гризельда. — Я образцовая жена. Я люблю тебя всем сердцем. Что тебе еще нужно?

— Ничего, — сказал я.

— Ты не мог бы сказать, один-единственный разок, что безумно меня любишь, а?

— Гризельда, — сказал я, — я тебя обожаю! Я тебя боготворю! Я люблю тебя безумно, безнадежно и страстно, да простит мне Бог!

Моя жена глубоко и удовлетворенно вздохнула.

Вдруг она выскользнула из моих объятий.

— Вот досада! Сюда идет мисс Марпл. Ни словечка ей, слышишь? Не хватало мне только, чтобы мне подсовывали подушки под спину и настаивали, чтобы я держала ноги повыше! Скажи, что я ушла играть в гольф. Это собьет ее со следа, и это чистая правда — я забыла там свой желтый свитер, а он мне нужен.

Мисс Марпл подошла к окну, смущенно остановилась поодаль и спросила, может ли она видеть Гризельду.

— Гризельда, — сказал я, — ушла на поле для гольфа.

В глазах мисс Марпл вспыхнула тревога.

— О! Но, согласитесь, — это крайне неосторожно в ее положении.

И она залилась самым милым, старомодным, старо-девическим, благопристойным румянцем, как и подобает настоящей леди.

Чтобы скрыть минутное замешательство, мы торопливо заговорили о деле Протеро, вспомнили «доктора Стоуна», который оказался вором и мошенником, известным под многими именами и кличками. С мисс Крэм, кстати, было полностью снято обвинение в соучастии. Она после долгого запирательства призналась в том, что отнесла чемодан в лес, но сделала это по доверчивости — доктор Стоун ее уверил, что опасается соперничающих с ним археологов — от них всего можно ожидать, даже открытого грабежа ради того, чтобы дискредитировать его теорию. Судя по всему, девушка приняла эти россказни за чистую монету. А теперь, как поговаривают в деревне, она отправилась на поиски какого-нибудь неподдельного пожилого холостяка, которому нужна секретарша.

Пока мы болтали, меня грызла одна мысль — как мисс Марпл ухитрилась докопаться до нашего самого нового секрета? Но вскоре мисс Марпл, в свойственной ей тактичной манере, сама дала мне это понять.

— Я надеюсь, душечка Гризельда воздерживается от крайностей, — тихо сказала она, выдержав пристойную паузу. — Я вчера была в книжной лавке в Мач Бенэме…

Бедняжка Гризельда — книга про Материнскую Любовь выдала ее с головой!

— Знаете, мисс Марпл, — сказал я внезапно. — Я все думаю: если бы вы совершили убийство, сумел ли бы кто-нибудь его раскрыть?

— Какие у вас ужасные мысли! — воскликнула глубоко шокированная мисс Марпл. — Надеюсь, я никогда не пойду на такой смертный грех!

— Но ведь такова человеческая натура, — процитировал я.

Мисс Марпл оценила шутку и рассмеялась мелодичным, лукавым смехом.

— Какой вы шутник, мистер Клемент! — Она встала. — Хотя, вполне естественно, настроение у вас должно быть отличное.

У двери в сад остановилась.

— Передайте нежный привет моей милой Гризельде и скажите ей, что я умею хранить тайны.

Честное слово, наша мисс Марпл — просто прелесть…

Примечания

1

Викарий — священник англиканской церкви.

2

Рассказывали, что парфянцы, якобы убегая, оборачивались и поражали стрелами преследующих врагов.

3

Рассеян (фр.)

4

Slack — разболтанный, вялый (англ.)

5

Следователь — чиновник, присланный от графства или муниципалитета, расследующий случаи насильственной или скоропостижной смерти.

6

Cacher — прятать (фр.), здесь — тайник

7

Звучит как «ловушка» (по-английски)

8

Повод (фр.)

9

После фамилии ставятся заглавные буквы, обозначающие специальность человека, ученую степень и членство в различных обществах.

10

Экспромтом (лат.)

11

Английские переселенцы, поселившиеся в Америке в 1620 году, по своим убеждениям и образу жизни — строгие пуритане.